– А по такому, как медведь с кольцом в губе.
– Не понял.
– Ну, это соответственно поговорке: мол, неохотлив медведь плясать, да как не запляшешь, когда губу теребят.
– А-а-а, понятно.
На том их разговор истощился, и минут пять Пётр Калькин и Тимофей Семидядькин продолжали двигаться в пасмурном безмолвии, с окаменело-сосредоточенными лицами, подобные двум истовым прозелитам неизъяснённого верования, вышагивающим по жидко одушевлённому краю мироздания.
Оба понимали: в подобных ситуациях лучше всего не думать ни о чём конкретном. Но в том-то и дело, что данный рецепт несовместим с реальностью, ибо человеческая мысль никогда не стоит на месте, даже во сне или в наркотическом бреду. Хотя сложившиеся обстоятельства недалеко отклонялись от разновозможных бредовых конфигураций.
Как бы то ни было, Калькину и Семидядькину не хотелось реагировать ни на что. Оттого, не встречая почти никого на своём пути, оба принимали это как положительный факт. Правда, они миновали странного мужика, который сидел на скамейке и, шевеля губами, читал газету «Довольная Кубань». Странность выражалась в том, что мужик то и дело принимался ржать как полоумный. Студент и второй помощник младшего менеджера удивлённо покосились на читателя газеты, а тот не обратил на них ни малейшего внимания… Это был кладбищенский сторож Ираклий Лошадиди. Он ради посильных гонораров сочинял садистские куплеты, которые регулярно публиковались на последней – юмористической – полосе газеты под рубрикой «страшилки». Теперь он держал в руках свежий номер «Довольной Кубани» и наслаждался плодами собственного творчества:
Скачет по полю коза –
по рогам текут глаза.
Чьи – какая разница:
больше не подразнится!
Муха уселась на лысину папе.
Петя за ней наблюдал с топором…
Был бы отец в металлической шляпе –
дело бы кончилось, может, добром.
Циркулярную пилу
плотник взялся починить…
Вон, ползёт он по селу –
ноги некому пришить.
После очередной порции духовной пищи, состоявшей из двух-трёх стишков, Лошадиди не выдерживал мощи собственного таланта и разражался хохотом, мотыляя головой и брызжа слюной на газету. Но затем брал себя в руки и – поперхивая, всхрюкивая и пуская носом пузыри от удовольствия – возвращался к печатным строкам:
Крысу-мутанта вывел профессор.
Крыса на улице – жуткий агрессор:
подпрыгнув, прохожему вцепится в нос –
профессор доволен, смеётся до слёз!
Мальчик по кладбищу тихо ползёт,
Глиной залеплен оскаленный рот.
Маме и папе он хочет сказать:
«Больше не буду с гранатой играть!»
Бабка, рухнув на паркет,
выпучила зубы:
прищемил ей дверью дед
половые губы!
Последняя страшилка особенно легла на душу автору, и он снова разразился гомерическим хохотом, прерывисто выкрикивая:
– Половые губы, ха-ха-ха! Нет, ну надо же: прищемить дверью, ха-ха-ха! Вот ведь как выдал-то я! Половые губы, и как это мне только придумать учудилось! Ой, не могу! Представить только! Выдал так выдал! Молодец какой, аха-ха-ха!
Миновав странного незнакомца, Пётр Калькин и Тимофей Семидядькин долго ещё слышали раздававшийся у них за спинами восторженный хохот, которого они так и не смогли постичь.
***
– Половые губы… – озадаченно пробормотал студент. – Что в них можно найти смешного? Обыкновенная часть организма, не хуже языка или колена.
– Печатают в газетах разную лабудню, – предположил второй помощник младшего менеджера. – А слабые умом люди из-за этого окончательно съезжают в психиатрию.
