Вскоре появился сам хозяин, вопросительным взглядом скользнув по Натану, мне и замотанной руке.
– Всё нормально, почтенный Эзра, я вправил вывих. Её надо будет подержать в таком положении дней пятнадцать-двадцать и потом ещё месяц не нагружать сильно. После этого она будет как новенькая.
– Чтобы мне провалиться в лошадиное подхвостье, если этот малый не волшебник, так его и растак! – радостно осклабился Натан. – До чего он ловко мне вправил руку – я даже выругать его не успел по-человечески!
– Ещё успеешь, – также улыбнулся я.
– Попридержи язык, Натан, – пытаясь выглядеть строгим, насупился Эзра. – А ты, почтенный Йехошуа, действительно мастер своего дела. Элиэзер не напрасно пел тебе дифирамбы! Отужинай же с нами чем Бог послал и будь на сегодня моим гостем. Завтра утром вернёшься к своим собратьям.
– Благодарю тебя, почтенный габай. От приглашения к столу грех отказаться.
Мы пошли к дому, в то время как Натан, восхищённо цокая и поругиваясь вполголоса себе под нос, с интересом осматривал свою замотанную руку.
Трапеза показалась мне по-царски роскошной по сравнению с обычным лагерным меню. Во главе стола на богато вышитых подушках возлежал сам хозяин с младшим сынишкой одесную, меня же как почётного гостя он усадил слева от себя. Рядом со мной возлежал зять габая – зажиточный ремесленник из Киликийского Тарсоса142 по имени Биньямин, приехавший по торговым делам, а также его жена и сын, а габаю, соответственно, внук – юноша лет двадцати по имени Шауль. По другую сторону от нас, за габаевым сынишкой – пятилетним вертлявым пацанёнком (как оказалось, поздним и единственным мальчиком в длинной череде отпрысков Эзры), сидела жена габая – дородная матрона с властным, дебелым лицом, сохранившим отголоски былой красоты, а также Элиэзер – мой бывший пациент. Многочисленные дочери габая шустро подавали нам на стол и шумной стайкой щебетали по соседству.
Блюда дымились, как жерла вулканов, сквозь дым которых едва можно было угадать сидящих напротив сотрапезников, и лишь голоса позволяли определить авторство той или иной реплики. За столом не уставали нахваливать моё мастерство, в подтверждение которого Элиэзер в сотый раз разевал рот, демонстрируя всему окружению дырку от зуба, и вновь пересказывал в подробностях все свои мучения трёхмесячной давности, вспоминая новые детали.
– И вот он начинает болеть аж с самого Хеброна! Я ещё подумал, что зря так легкомысленно отправился в дорогу; но разве может какой-то зуб помешать делу?
– Да уж, Элиэзер – это ты, конечно, зря рисковал. Знали бы вы, как он меня напугал, когда появился на пороге моего дома с таким вот лицом!
– Подумать только! Маленький зуб, меньше ногтя! И делать-то ему нечего, кроме как жевать! Костяшка крохотная! А человека лишает покоя и сна, мучает не хуже неоплаченных налогов мытарю143! – под общий смех добавил Элиэзер. – Хотя оплаченные порой мучают куда больше. А ведь это уже пятый зуб, который мне выдирали! Знали бы вы, как тяжело мне дались четыре предыдущих! Упаси меня Господь от таких мучений!
– Поистине, в руках Йехошуа благословение Господне! – подхватил Эзра. – Видели бы вы, как он быстро вправил руку моему конюху! Я даже не успел омыть ноги с дороги, как малец прибежал и сказал, что лекарь зовёт меня. Я ещё подумал: наверное, ему что-то понадобилось, придётся за чем-нибудь послать, что-то приготовить. Ан нет – оказалось, что всё уже закончилось.
