Как и приличествует, к сути разговора перешли не сразу. Когда подали чай, Вируту осторожно поинтересовался:
– А что думает уважаемый Пармута о смерти хакана?
– Мы покинули Минидпарат за два дня до случившегося, – покачал головой патриарх в ответ. – В тот день я не видел хакана. Но если бы меня спросили на два дня раньше, когда мы присутствовали на приеме, я ответил бы, что ничего не предвещает смерти.
– Вы покинули столицу ещё до конца пира? – поинтересовался гость ровным голосом, выразив удивление лишь едва заметным изгибом брови.
– Да, – ответствовал Пармута столько же сдержанно. – Не в заветах предков пировать по двенадцати дней кряду.
– От такого неудивительно и уйти к Отцу-Небу, – проговорил Мамута, влезая в разговор на правах старшего сына.
Отец еле заметно покосился на него с неодобрением. Хоть он и согласен с сыном, но высказывать такое резкое суждение при чужаках было дурным тоном. Этот взгляд подействовал на Мамуту сильнее подзатыльника, которым награждают нерадивого подпаска, заклевавшего носом. Он стушевался и отпил чая, дабы скрыть глаза в пиале.
Гость же поддержал юношу.
– Смерть на пиру! – сказал Вируту, и губы его тронула чуть видная усмешка. – Какую встречу уготовил Отец-Небо хакану, умершему за пиршественным столом?
Для степных жителей такая усмешка была подобна тому, как если бы на княжьем пиру любов кто-либо стал бы хохотать в голос, колотя себя ладонями по ляжкам, да показывать пальцем на причину веселья. Присутствуй тут верный покойному хакану человек, не обошлось бы без поединка. Да только, были ли когда люди, хранящие верность подобным хаканам?
– И все ж – Минова кровь! – продолжал гость. – Какая хворь одолеет её столь внезапно?
– Яд? – вопросил хозяин стойбища, едва-едва прищуривая глаза. – Ходят такие толки по степи, ходят…
– Рассказывают, что покойный хакан в тот месяц назначил нескольких людей на должности, не посоветовавшись с Миду, – молвил Парнуя, один из гостей. – Как бы их не назначили, но сейчас они уже изгнаны из столицы. Либо бежали сами…
Хозяева молчали, понимая, к чему клонят собеседники.
– Новый хакан отличается от прошлого лишь именем, – продолжил мысль спутника Вируту. – Но есть ли прок запоминать это имя? Когда будет следующий? Через год? Осенью?
Да, приемник старого хакана, его младший брат, был того же табуна жеребец. Столь же непримечательный. Такой же распущенный.
Пармута тяжко вздохнул. Для степного народа это было как гневный вскрик у жителей запада.
– А ведь Отец-Небо все видит, – подлил масла в огонь третий гость именем Берето. – Он милостив, но что будет, когда иссякнет его терпение?
Да, в Тот Раз пребольно высек он детей своих. Так, что пришлось им идти через Голодную Степь искать новую родину. Как будет в этот раз? Ведь всем известно – первый кнут бьет мягше.
– Что в силах сделать, простые степный люди? – вопросил Пармута будто бы смиренно, побуждая же на деле пришельцев высказать уже свои предложения.
– Есть владыки, чтящие древние установления, – не заставил долго ждать Вируту. – Светлый Марминид, как и отец его, да пребудет он рядом с Отцом-Небо, всегда держались заветов предков.
– Марминид далеко, – осторожно высказался хозяин пира.
– Но не прирос к обеденному столу, – твердо парировал гость. – Долго ли собраться истинному курбеку?
– Миду не уступит власти добром, несмотря на все знаки, – продолжил Пармута. – Будь хоть дюжина поветрий и десяток засух. Из дворца они выглядят иначе.
