– Да? – растерянно переспросил Сулла. Он не знал, что говорить дальше, поэтому молча сидел, тупо глядя на Цезаря.
Цезарь перешел к сути дела:
– Луций Корнелий, госпожа Никополис сделала тебя своим единственным наследником.
Лицо Суллы не дрогнуло.
– Вот как?
– Да.
– По справедливости, она просто обязана была это сделать, – очнувшись, заметил Сулла. – Но это не имеет значения. Она растратила все, что имела.
Цезарь пристально посмотрел на него:
– Нет, не растратила. Госпожа Никополис была вполне состоятельной женщиной.
– Ерунда! – воскликнул Сулла.
– Нет, это правда, Луций Корнелий, у нее было состояние. Она не владела каким-либо имуществом, однако являлась вдовой военного трибуна, который разбогател на трофеях. То, что он оставил ей, она вложила в дело. На сегодняшний день ее состояние составляет больше двухсот тысяч денариев.
Можно не сомневаться – шок у Суллы был настоящий. Что бы ни думал Цезарь о нем до настоящего момента, он знал, что сейчас перед ним человек, который понятия не имел об этой информации. Сулла сидел ошеломленный.
Потом он откинулся в кресле, закрыл лицо руками, задрожал весь, ахнул:
– Так много! Никополис!..
– Так много. Двести тысяч денариев. Или восемьсот тысяч сестерциев, если тебе так больше нравится. Состояние всадника.
Сулла опустил руки:
– О Никополис!
Цезарь встал, протянул руку. Сулла взял ее, изумленный.
– Нет, Луций Корнелий, не вставай, – сердечно проговорил Цезарь. – Дорогой друг, не могу сказать, как я рад за тебя. Трудно переносить боль в первые часы… Но я хотел бы, чтобы ты знал: всем сердцем я желал, чтобы однажды удача улыбнулась тебе и твое материальное положение улучшилось. Утром я оглашу завещание. Встречаемся на Форуме во втором часу. У храма Весты. А сейчас разреши откланяться.
После того как Цезарь ушел, Сулла еще долго сидел не двигаясь. В доме было тихо, как в могиле Никополис. Клитумна, наверное, до сих пор в соседнем доме, у Марции, а слуги старались ходить неслышно.
Прошло уже часов шесть, когда он наконец поднялся, оцепеневший от неподвижности, и потянулся. Кровь начала циркулировать в венах, сердце загорелось.
– Луций Корнелий, наконец-то ты идешь к цели! – сказал он и засмеялся.
Тихий поначалу смех становился все громче и превратился наконец в крик, рев, вопль радости. Слуги пришли в ужас, заспорили между собой, кто из них осмелится войти в комнату к Сулле. Но прежде чем они решили этот вопрос, смех прекратился.
Клитумна постарела в одночасье. Хотя ей было только пятьдесят, смерть племянника ускорила процесс, а смерть дорогой подруги – и возлюбленной – завершила ее разрушение. Даже Сулле не удавалось вытащить ее из уныния. Ни мимы, ни фарс не могли ее выманить из дому. Нередкие гости, Скилакс и Марсий, не способны были вызвать на ее лице улыбку.
Ей было страшно. Ее пугало то, как сужался вокруг нее мир, как быстро покидали ее близкие люди. Дряхлость подкралась к ней незаметно. Если теперь еще и Сулла оставит ее – а благодаря наследству Никополис он был наконец свободен, – она окажется совершенно одна. Такое будущее вызывало у нее ужас.
Вскоре после смерти Никополис она послала за Гаем Юлием Цезарем.
– Нельзя ничего оставлять уже умершим, – сказала она ему. – Поэтому я должна переделать завещание.
Завещание было изменено и вновь отдано на хранение весталкам.
Но Клитумна продолжала хандрить. Слезы текли из ее глаз, как струи дождя, когда-то не знающие покоя руки лежали на коленях пластами сырого теста. Все пребывали в тревоге, все понимали, что сделать ничего нельзя. Надо ждать. Время лечит. Если еще есть время.
