– С ним будет трудно, – сказала она, – но ничего. Рано или поздно он будет моим, Хрисеида.
– Не думаю, что он хочет тебя, – сказала Хрисеида.
– Конечно он хочет меня! – фыркнула Юлилла. – Он отчаянно хочет меня!
Зная Юлиллу, Хрисеида предпочла смолчать. Вместо того чтобы попытаться урезонить хозяйку, она лишь вздохнула, пожала плечами:
– Поступай как знаешь.
– Я всегда так и делаю, – отрезала младшая дочь Юлия Цезаря.
Они молча направились домой. Это было для них необычно – обе считались болтушками. Госпожа и служанка были почти ровесницами – они и выросли вместе. Возле огромного храма Великой Матери Юлилла решительно сказала:
– Я откажусь есть.
Хрисеида остановилась:
– И как ты думаешь, к чему это приведет?
– Ну, в январе он сказал, что я толстая. Я и была толстой.
– Юлилла, ты не толстая!
– Толстая. Поэтому с января я не ела сладостей. И похудела, но еще недостаточно. Ему нравятся худые женщины. Посмотри на Никополис. У нее руки как палочки.
– Но она старая! – воскликнула Хрисеида. – Что хорошо для тебя, нехорошо для нее. Кроме того, твои родители забеспокоятся, если ты перестанешь есть. Они подумают, что ты заболела!
– Вот и хорошо, – молвила Юлилла. – Если они решат, что я заболела, так же подумает и Луций Корнелий. И забеспокоится обо мне.
Лучших и более убедительных аргументов Хрисеиды не могла и придумать, ибо она не блистала ни умом, ни здравомыслием. Поэтому она попросту залилась слезами, чем доставила Юлилле большое удовольствие.
Спустя четыре дня после возвращения Суллы в дом Клитумны Луций Гавий Стих слег с несварением желудка. Встревоженная Клитумна созвала полдюжины самых известных докторов Палатина; общий диагноз гласил: отравление пищей.
– Рвота, колики, понос – классическая картина, – озвучил общее заключение их спикер, римский врач Публий Попиллий.
– Но он же не ел ничего, чего не ели бы и мы! – возразила Клитумна с неподдельным страхом в голосе. – Он вообще ест куда меньше, чем мы, и это меня тревожит больше всего!
– Ах, госпожа, думаю, ты заблуждаешься, – еле слышно пробормотал длинноносый грек Афинодор Сикул, практикующий врач, известный своим стремлением всегда докопаться до самой сути. Он прошелся по дому, заглянул в каждую комнату, в атрий, в покои, расположенные вокруг внутреннего сада. – Тебе, разумеется, известно, что у Луция Гавия в кабинете целая лавка сладостей?
– Фи! – взвизгнула Клитумна. – Ну уж и лавка! Несколько фиг да пирожков, вот и все. Да он почти и не притрагивается к ним!
Шестеро ученых мужей переглянулись.
– Госпожа, он поглощает их весь день и еще полночи – так мне сообщили твои слуги, – сказал Афинодор-сицилиец. – Настоятельно советую убедить его отказаться от кондитерских изделий. Если он будет питаться надлежащей пищей, не только исчезнут проблемы с желудком, но и общее состояние существенно улучшится.
Луций Гавий Стих слушал все это, простертый на своем ложе. Он был слишком слаб, чтобы что-то сказать в свою защиту. Его слегка выпученные глаза перебегали с одного лица на другое.
– У него прыщи, кожа плохого цвета, – заметил другой врач, грек из Афин. – Он делает упражнения?
– Ему этого не требуется, – сказала Клитумна, но в голосе ее прозвучало едва уловимое сомнение. – По роду своих занятий он гоняется по всему городу, постоянно на ногах, уверяю вас!
– И чем же ты занимаешься, Луций Гавий? – поинтересовался врач-испанец.
