– Знаешь о нём что? Хотя, понятно, только прибыл, ещё не успел познакомиться.
– Уважают его, но и боятся, – тихо ответил ординарец.
– Зови. Как раз и отобедаем, накрывай на стол, – гвардеец Засскин правильно понял мой приказ. Быстро накрыл на стол, оделся теплее и вышел. Обратно не вернулся. В одиночестве вошёл только что назначенный мной лейб-капрал.
– Присаживайся, – указал на стол, – пообедаем и думаю поговорить есть о чём.
– Вы правы, господин офицер. Для поговорить я и пришёл, пока приказ не ушёл на утверждение полковнику, но усаживаться за стол с офицером…
– Присаживайся. На обед всё равно не успеешь, а разговор, как понимаю, долгий.
Прокс осторожно уселся на край лавки. К началу разговора я не торопил, а разложил по тарелкам нехитрую снедь. Снабжение в гарнизоне было нормальное и крупы, и мясо попадали на стол не только офицерам, но и солдатам. Может не так много, как хотелось, но никто с голоду не умирал и сил на выполнение регулярных занятий хватало. Хотя была у меня мысль попросить полковника удвоить рацион гвардейцев. Пусть отъедятся пока в тылу, а то неизвестно, что ожидает нас там, за линией фронта.
– Господин лейтенант, – не притронувшись к еде, после длительной паузы, заговорил Прокс, – я не могу быть лейб-капралом. Разжалован я.
Слова Прокса меня не удивили. Теперь-то я понял, что в его взгляде бросилось в глаза – так смотрят не исполнители, а те, кто сам привык отдавать приказ.
– Я – разжалованный лейтенант. Бывший командир, бывшей двенадцатой пехотной роты двенадцатой армии его Императорского Величества Страниса Первого.
Вот тут я удивился и уставился на Прокса, но тот продолжал:
– За заслуги, меня, как знаю и вас, возвели в офицерский чин. Это было три года назад. Война только начиналась, – Прокс говорил медленно, подбирая слова. Изредка бросал взгляд на меня, но больше смотрел вниз, чуть склонив голову, словно Атлант, держащий на плечах непомерную ношу. – За что получил награду, думаю, неинтересно. Но за что разжалован, обязан рассказать.
– За неисполнение приказа? – предположил я и не ошибся. От моих слов Прокс вздрогнул.
– Вы правы, господин лейтенант. Я не исполнил приказ вышестоящего офицера. И вместо того, чтобы погибнуть, стоя на боевом рубеже, отвёл людей.
– Сколько жизней сохранил, когда, где, при каких обстоятельствах это было? – видимо мои вопросы удивили Прокса. Тот расправил плечи и уставился на меня. Было тяжело наблюдать, как в нём борются чувства вины, ответственности и долга. Но что приятно удивило, страха я не заметил.
– Лейб-капрал, извольте ответить на поставленные вопросы.
– В прошлогоднюю летнюю кампанию, возле станицы Торопалово. Там скалистая местность, невысокие горы, ущелья. Моей роте был дан приказ удерживать направление на Михонск. Держались пять суток, а когда боеприпасы, но главное закончилась вода и люди стали умирать от жажды, я отдал приказ отходить. Уходили ночью. Из остатков боеприпасов соорудили тайные заряды, так что дорогу по ущелью завалило. Сенарцы потом трое суток разбирали завал.
– И это тебя спасло от расстрела? – предположил я и, дождавшись кивка, спросил более важный для меня вопрос, – сколько людей вывел?
Именно ответа на него зависела судьба новоиспечённого лейб-капрала. Когда он понял, что надо отходить, когда взял на себя ответственность и отдал приказ, не в тот ли момент, когда все подчинённые убиты и ранены, не струсил ли он сам?!
