Грохот колёс был такой громкий, что Лайло невольно проснулась. За окном бушевала весенняя гроза, молнии прорезали небо из конца в конец. Грохот стоял такой, что во всех окнах большого дома загорался свет. Лайло старалась вспомнить, не осталось ли во дворе что-то такое, что должно находиться под крышей. Нет, вроде всё хорошо спрятано. Халил не проснулся, и Лайло решила досмотреть интересный сон, но тот не возвращался. Капли дождя стучали по крыше балаханы, построек, по голым пока ещё веткам виноградника и кряжистой чинары. Лайло радовалась – весенние дожди очень полезные для урожая, тем более что вся земля была уже перепахана. Засыпая, Лайло похвалила себя за предусмотрительность. Не хотели работники пахать, но она их заставила. Подсохнет земля и можно сеять, урожай будет богатый.
Сильнее всех желанным новостям радовалась Нафиса. Она так настрадалась за последние годы от собственной глупости и молчания, что теперь тараторила не переставая. Как она будет любить своего ненаглядного жениха, как она постарается угождать ему во всём, да что она для этого будет делать. Старшая матушка, послушав этот лепет, зазвала её к себе и строго одернула:
– Да ты совсем глупая курица! Это кто же мужу во всём угождает? – строго шипела она, старясь, чтобы ни один мужчина в доме не услышал этих откровений. – Любить мужа тебе никто не запрещает, но только полоумная дурочка будет ползать перед мужчиной на коленях. Ты перед отъездом погости у Ойнисы да посмотри, как она своим мужем вертит. Тот словно волчок в разные стороны крутится, только бы её улыбку увидеть. А та не очень-то щедра на ласки! Зато муж у неё в кулаке, как бусинка в поясе! А ты – угождать, любить! Хочешь, чтобы он об тебя ноги начал вытирать, а потом вторую жену завёл? Если дом большой будет, а Закир станет мударрисом*, почему бы и нет? – умела Зумрад вразумить любого. Жизненного опыта у неё было больше, чем во всех сундуках добра. Нафиса внимательно слушала, понимая, что старшая женщина ей только добра желает.
– Как я могу это сделать? – у Нафисы задрожали губы…
– Мужчины ни в коем случае не должны догадываться, что мы ими вертим. Запомни, женщина – шея, а мужчина голова, куда шея поворачивается, туда голова и смотрит!
– Спасибо, матушка, большое спасибо! – впервые Нафиса назвала Зумрад матушкой, а не тётушкой. – Она решила, что сначала поговорит с сестрицей, та тоже все уроки Зумрад переняла в полной мере. А потом у Ойнисы и погостить можно будет. Новую вышивку ей покажет. Ойниса совсем перестала вышивать на заказ, но для себя всегда выдумывала новые узоры и щеголяла по Афарикенту в таких платках, что у всех остальных дух от зависти захватывало!
Белая, чёрная, серая – какая полоса будет следующей в жизни семьи плотника Халила…
– Великий хан, тебе налить ещё кумыса*? – невозможно спутать голос Зульфикара с голосом другого человека. В нём соединились интонации близкого друга, единственного брата, любящей женщины, учителя, болеющего всей душой за талантливого шагирда, да просто обеспокоенного человека. А ещё это был голос требовательного кукельдаша*, тщательно выполняющего свои обязанности по сохранению жизни и здоровья великого хана. Особых причин ни у него, ни у других окружающих бояться за меня не было. Я несколько дней нахожусь в странном состоянии – вроде бы жив, здоров, полностью осознаю, где нахожусь и что делаю. Но я сам на себя не похож и хорошо это понимаю. Мне всегда было смешно слышать обращение «Великий хан» и «ты», но вот уже дней десять я не улыбаюсь, когда Зульфикар это произносит. Мне не смешно и неинтересно, как меня называют и для чего ко мне обращаются. Я ничего не хочу слышать, не желаю ни с кем разговаривать и никому ни на какие вопросы не стану отвечать. Скучно…
