– Мне сказали: тебе сейчас кофе лучше не употреблять, – мягко заметил отец.
– Ты про меня спрашивал? – вновь выпалила я, не успев включить мозги.
– Да.
– Это из-за тебя меня поселили в такую шикарную палату? – в мою голову внезапно закрались подозрения, и я вся подобралась.
– Не совсем, – теперь юлил Константин Владимирович.
– Как ты узнал, что со мной случилось? Мама тебя нашла? – я продолжила допрос.
– Нет.
– Ты не скажешь? – слегка рассерженно спросила я.
– Правда хочешь знать это?
Я кивнула.
– Торговый центр, в котором произошёл взрыв, – мой. Я просматривал списки потерпевших и нашёл твоё имя, – глядя мне прямо в глаза, ответил отец.
– Почему раньше не пришёл? – мой пульс начал колотить по вискам.
– Боялся, что ты не захочешь меня видеть, – в эту секунду мужчина в тёмном костюме, на дорогом тонированном монстре с личной охраной, выглядел таким уязвимым.
– Почему ты так решил?
Он улыбнулся:
– Мне сказали, что ты любишь задавать вопросы.
И тут картинка потихоньку начала складываться: излишне комфортная палата, квалифицированный психолог, дорогущие анализы и обследования, приветливые медсёстры-птички, да и кто будет держать в одной из лучших больниц города обычную девчонку почти две недели. Я не знала, как мне реагировать на его слова. Не знала, могу ли радоваться тому, что мужчина, когда-то называвшийся моим отцом, что-то знает обо мне и чувствует вину за случившееся. Всё, что сейчас меня окружало, было похоже на какой-то плохой, давно позабытый фильм.
– Я в порядке, мне оказали квалифицированную помощь, в торговом центре я оказалась не по вашей… т-твоей вине. Мы хорошо живём с мамой, у нас всё есть. Всего хватает. Мы не будем создавать никаких проблем и поднимать шумиху. Я всего лишь хочу забыть всё это поскорее, – выпалила я на одном дыхании и уставилась в окно.
– Ася, ты неправильно меня поняла. Поверь, уж кто, а я точно не сомневаюсь, что твоя мама сделала всё, чтобы ты жила в хороших условиях. Я не пытаюсь купить ваше молчание. Все эти годы считалось, что ты в безопасности. Если бы что-то во всей этой сложной цепочке пошло не так, я бы больше никогда тебя не увидел. Я чуть не потерял тебя. Навсегда.
В горле застыл ком. Хотелось как следует ущипнуть себя за руку, проверить, исчезнет ли картинка, как сон. Здравый смысл мне подсказывал, что потерянные отцы не возвращаются вот так, с цветами на дорогой машине. Ведь, если человек прожил без тебя так много лет, как можно поверить, что именно сейчас ты стала ему нужна. Только губы произнесли другое:
– Ты совсем не изменился.
– А ты очень подросла, – папа улыбнулся, – вы с мамой теперь как сёстры, то есть мама тоже совсем не изменилась.
– Мама элегантная и красивая, а я мышь в очках, – я поправила дешёвую, вечно сползающую с носа оправу.
– Я в университете тоже носил очки, – неожиданно признался отец.
– Правда? В это сложно поверить.
– Ага, толстенные стёкла были, и оправа в половину лица, терпеть их не мог.
– А меня бесит, что салфетки пропадают постоянно! И зимой линзы потеют! – пожаловалась я на будни очкариков.
– Да и в шапке с очками ну совсем неудобно! – поддержал меня отец.
«Говори о чём угодно, только говори!» – вопил мой внутренний голос. Будто если сейчас мы замолчим, то не найдём друг для друга уже никаких слов. Будто именно в этот момент решается что-то важное для нас.
– Аллергия, – произнесла я невпопад, – у меня аллергия на домашних животных.
