– Да уж, Совсем офонарел Костя. – Оскорбленно засопел тучный Бардин, Начальник финансового Управления Внешторга. – Взял и отвалил этой шкурке задаток за наследника – пятьдесят тысяч капусты… Мутота! Поди, разберись теперь от кого Катька забеременела. Может, ей Широк заделал…
– Я и говорю, – Ширков еще тот хорек. – Снова возбудился неугомонный бакалейщик. – Глаза налились кровью. Он всегда ходит при нагане. Как еще не пальнул в Костю. Н-да… Вот сыскари говорят, что убийцу легко узнать по взгляду. Глаза красные… Взгляд такой мглистый, вроде как шалый. Убийца смотрит на тебя как бы сквозь туман. И не может понять, что хочет увидеть у тебя за спиной. Для убийцы ты уже мертвец, как какой-нибудь прозрачный призрак… Верно, я говорю? А, Марат Ерофеевич? – Обратился бакалейщик к Вабле.
Марат Ерофеевич насмешливо фыркнул.
– Какие призраки. Чушь собачья. Еще скажи – руки чешутся у мокрушника перед тем как идти на дело…
Ты же сам оперативник, Марат Ерофеевич. Разве не так? – Не унимался бакалейщик.
Опер перестал тыкать прутиком в сырую еще картофелину, нагреб на нее побольше золы. Прикурил от уголька. Нехотя обвел взглядом сидевших вокруг костра. Гости перестали жевать. Гости ждали авторитетного откровения.
– Приметы убийцы, говоришь, Степан?.. – У кролика глаза тоже красные, а он совершенно безобидный…
Опять ты, Марат Ерофеевич, заливаешь, – криво усмехнулся подошедший к беседующим Константин Валерианович. – И опять тебе верят…
– Отцы! Хорошо сидим. – Крестелевский поднял руку. За его спиной Геннадий откупорил бутылку коньяка Наполеон и вложил ее в руку хозяина.
– Предлагаю выпить за красивых женщин, таких неотразимых на вид и таких неоригинальных в измене.
В голосе Крестелевского слышалось металлическое дребезжание. Он и жалел, что сорвался, и был зол на себя за то, что не может быстро взять себя в руки. Именинник налил себе полный бокал и только потом передал бутылку коньяка по кругу.
– Константин Валерианович, – шепнул Телохранитель Крестелевскому на ухо. – Привезли, этого, как его, с гитарой. – Он кивнул в сторону машин, где перед зеркальцем прихорашивался ярко одетый лысоватый франт. – Куда его? Подождет в машине или пусть играет на своей бандуре?
– Черт! Ну, наконец-то! Прилетел паршивец! Давай, давай опоздавшего к нам, Геннадий. Только так!
Дождавшись, когда гости выпьют, Крестелевский вылил свой коньяк в костер, встал и принял в объятья одноглазого невысокого толстяка в красном пиджаке и коричневых бархатных штанах… С лиловой "бабочкой" на горле, заметно придавленной вторым подбородком.
– Данила Бордосский, артист оперетты. Прибыл к нам на мальчишник прямо из самого Ленинграда. – Весело представил Крестелевский гитариста друзьям.
– Обижаешь, Константин Валерианович, обижаешь! – Запротестовал запоздалый гость. – Данииил Бордосский теперь не просто артист, он теперь еще и режиссер-постановщик, черт возьми! Растем Костя!
– Ну, ты даешь, Данила! – Воскликнул Крестелевский, обводя гостей печальными глазами. – Этот кент знает весь одесский репертуар. Мы земляки. В молодости он пел у меня на каждом дне рождения. А теперь загордился.
– Брешешь ты все, Костик! – Засмеялся артист. – Как получил телеграмму так все бросил к чертям собачьим и вот он я.
– Но больше всего мне нравится как Данила Моисеевич рисует червонцы. Вот это настоящее искусство! Не то что на гитаре бренчать!
