Песнь Ахилла - страница 13

Это лира моей матери, чуть было не сказал я. Слова уже возникли во рту, а за ними теснились другие. Это моя лира. Но я промолчал. Что он ответит, заяви я об этом? Теперь лира принадлежала ему.

Я сглотнул, во рту пересохло.

– Красивая.

– Мне подарил ее отец, – беспечно ответил он.

Только то, как он держал ее, – очень бережно – помешало мне вскочить с места в приступе ярости. Он ничего не заметил.

– Хочешь подержать?

Дерево будет гладким, привычным под рукой, как моя собственная кожа.

– Нет, – ответил я, превозмогая боль в груди.

Я перед ним не расплачусь.

Он начал было говорить что-то. Но тут вошел учитель, мужчина неопределенно-среднего возраста. У него были загрубелые руки музыканта, и он принес свою лиру, сделанную из темного орехового дерева.

– Кто это? – спросил он.

Голос у него был резкий, громкий. Музыкант, но не певец.

– Это Патрокл, – ответил Ахилл. – Он не умеет играть на лире, но научится.

– Только не на этом инструменте.

Мужчина нагнулся, чтобы выхватить лиру у меня из рук. Я же инстинктивно вцепился в нее покрепче. Лира моей матери была, конечно, красивее, но у меня в руках сейчас тоже был царский инструмент. Отдавать его мне не хотелось.

Впрочем, мне и не пришлось. Ахилл перехватил его руку на полпути.

– Да, на этом инструменте, если ему так хочется.

Мужчина разозлился, но промолчал. Ахилл отпустил его, тот сердито уселся.

– Начинай, – велел он.

Ахилл кивнул и склонился над лирой. Я не успел даже подивиться тому, что он за меня вступился. Ахилл коснулся струн, и все мои мысли куда-то подевались. Звук был чистым и сладким, как вода, лимонно-ярким. Никогда еще я не слышал такой музыки. Были в ней и жар огня, и гладкая тяжесть отполированной кости. Она одновременно утешала и воспламеняла. Несколько волосков упали ему на глаза, пока он играл. Они были тонкими, как сами струны, и так же сияли.

Он прекратил игру, откинул со лба волосы, повернулся ко мне.

– Теперь ты.

Я помотал головой, музыка переполняла меня. Но теперь я не мог играть. Ни за что – если вместо этого можно слушать его.

– Лучше ты, – попросил я.

Ахилл вновь склонился над струнами, и музыка снова воспарила над нами. В этот раз он еще и пел, вплетая в свою игру чистый, звонкий дискант. Он слегка откинул голову, обнажив шею, гибкую, нежную, будто у олененка. Левый уголок его рта приподнялся в легкой улыбке. Сам того не осознавая, я подался вперед всем телом.

Когда наконец он перестал играть, в груди у меня сделалось до странного пусто. Я глядел, как он складывает лиры в сундук, опускает крышку. Он попрощался с учителем, тот ушел. Прошло много времени, прежде чем я опомнился, прежде чем заметил, что он меня ждет.

– А теперь пойдем к отцу.

Я не осмелился заговорить, только кивнул и пошел вслед за ним по извилистым коридорам к царю.

Перед обитыми бронзой дверями, которые вели в приемную залу Пелея, Ахилл остановил меня.

– Жди здесь, – сказал он.

Пелей сидел в другом конце залы, на стуле с высокой спинкой. Пожилой мужчина, которого я и раньше видел с Пелеем, стоял подле него, они, похоже, совещались. Густо дымил очаг, в комнате было жарко и душно.

Стены были увешаны ткаными коврами и старинным оружием, которое – стараниями слуг – по-прежнему сияло как новенькое. Ахилл миновал их, преклонил колени у ног отца.

– Отец, я пришел просить твоего прощения.

– Да? – Пелей вскинул бровь. – Что ж, говори.

С моего места он казался мне недовольным, неприветливым. Внезапно мне стало страшно. Мы прервали его беседу, Ахилл даже не постучал.