– Да перед кем ты, отец, извиняешься? Ты что его боишься? Это же старый дед, ты сильней его, ты не должен перед ним трепетать. Он только и может трепаться о Боге, не понимая, что человек уже давно не человек, которым создал, так называемый владыка!
– Заткнись, гадёныш! Вот мы придём домой я тебе такую трёпку задам! – прошипел побагровевший от гнева отец.
Мать в течение этой сцены лишь тихо всхлипывала и хранила молчание. Иштен обратился к отцу:
– Значит так, вот как мы поступим: вы оставите мне мальчика на месяц, на временное духовное воспитание, а я постараюсь помочь ему разобраться в моральных вопросах. Пусть поживёт у меня. Вы же можете навещать его в любое время, когда захотите. О его содержании не беспокойтесь, бюджет храма выдержит ещё одного едока, тем более он будет помогать по хозяйству.
Пока говорил пастор, на лице у Изуша не дрогнул ни один мускул, создавалось впечатление, того, что ему абсолютно всё равно останется он здесь, или уйдёт домой с родителями. Чета Марьтиров не стала спорить с Иштеном, и решила, что для мальчика так будет лучше. Они попрощались, поблагодарив пастора, и вышли из его кабинета. Как только родители скрылись, мальчик обратился к священнику:
– Зачем меня учить тому, что я и так уже знаю? Я и так знаю, без вас, что такое зло, и что такое добро. Вы, священники, слишком многое о себе думаете, считаете, что только вы можете решать эти вопросы. Вы представляете одну сторону, забыв о другой стороне мироздания. Не хотели бы узнать мнения зла насчёт моральных вопросов? Мне кажется, это я могу вас многому научить, а не вы.
Священник перебирал рукописи, и, не поднимая взгляд на Изуша, спросил:
– Да? А теперь ты у нас зло? Ну, расскажи, что хотел.
Изуш усмехнулся и произнёс:
– Всё дело в неверных воззрениях и предрассудках. Зло – это когда тебе приходится делать то, что тебе не нравится, то, что вредит тебе, по вашему мнению. Но ведь в этом мире не бывает абсолютов, кроме тех, что придумали люди. Зачем же тогда нам к ним стремиться, если их нет? Нужно жить в своё удовольствие, остальное бессмысленно и глупо.
– Тебе не кажется, что это слишком узкое понятие? А как же ты объяснишь самопожертвование ради других? Ты делаешь себе плохо, но спасаешь другого человека. Что ты скажешь на это?
– Это неважно. То определение, которое я назвал – удобно. Так почему же я должен принимать какую-то другую истину? Уж точно не потому, что этого хочешь ты, старик. Уж точно не потому, что этого хочет твой Бог.
Иштен от наглости и грубости Изуша на секунду даже замер в руках с бумагами, которые разбирал, но затем, сделав вид, что не заметил его слов, продолжил сортировать. На реплику мальчика он так ничего и не сказал. Иштен лишь думал: «Откуда у него такое воззрение? Вряд ли Изуш смог достать книги с лживыми, прогрессивными идеями где-то в деревне. Он ведёт себя, как столичные дети… но здесь совсем другое окружение и воспитание. У кого он мог нахвататься таких идей? Его семья честные жители Еружалема. Все это как-то странно». Прошло около пяти минут в тишине, и Иштен обратился к Изушу, который всё это время сидел на скамейке и болтал ногами. Он был доволен собой, ведь последняя реплика осталась за ним.
– Изуш, хватит прохлаждаться, сходи к Марии, и скажи ей, что теперь ты будешь жить у нас. Пусть она найдёт тебе место для сна, если хочешь, есть, пусть накормит, а потом ты поможешь ей, приготовится к сегодняшней проповеди. Прошу тебя, веди себя нормально, не забывай, что ты в божьем доме, – оторвавшись от работы, произнёс Иштен.
