Песнь Гилберта - страница 31

Си́рин выбежал к дому. Лёгкие судорожно вбирали запах гари, пытаясь восстановить дыхание. Горло першило, а глаза отказывались верить увиденному. За те минуты, что он стремглав нёсся через лес, дом сгорел дотла. Это не было похоже на пожар. Испепеляющий удар Мага. В конце концов, их дом заметили и уничтожили. Но ведь в последние дни Фергус даже немного ходил. Может быть, он смог выбраться из горящей западни? Надежда угольком тлела в груди си́рина, и он позвал друга. Потом ещё и ещё… Тишина. Тогда на негнущихся ногах Гилберт пошёл к дому. Удивительно, как быстро он успел остыть. Вспыхнув, как щепка, мгновенно сгорел и теперь был едва тёплый. Оставляя следы своих грубых ботинок в хаосе отпылавшей трагедии, Гилберт медленно продвигался по пепелищу. Почти всё сгорело. Осталось не так много металлических предметов: инструменты, лезвия ножей, горшки для приготовления пищи. Печь разрушена до основания. Везде валялись куски её кладки. Си́рин, не замечая хаоса, медленно шёл к месту, где последний раз видел Фергуса. Туда обрушилось пару балок, но между ними всё равно виднелись обгорелые кости друга. Первый человек, который отнёсся к нему хорошо. Не так тепло, как его родное племя, но всё же… Фергус спас си́рина от смерти в холодном лесу. Напарник по охоте. Его учитель. Только сейчас Гилберт осознал, как много Фергус сделал для него, как многому научил. Этот суровый, угрюмый человек теперь никогда не составит ему компанию на охоте, не расскажет о растениях в лесу, не отправится с ним в путешествие. Гилберт погладил костями своих пальцев почерневший череп. Что теперь? Фергус никогда не говорил, что делать с мёртвыми. На родине си́рина трупы тлели в дальней части острова, а после их кости выбрасывали далеко в море. Вот они, кости Фергуса, перед ним, но Гилберт до сих пор не знает, в какой стороне море. Насколько хватало глаз, до горизонта простирался лес. И эта последняя мысль, что он не знает, что делать с останками друга, что море так далеко, так далеко дом, друзья, сочные фрукты и беззаботная счастливая жизнь, подкосила си́рина, и он упал на колени перед смертным ложем. Рыдания вырывались из него. Все перенесённые потери чёрным контуром угля чертили шрамы на его сердце. Слёзы затопили его сознание, и он не противился им. Не было никого рядом, перед кем он должен сдерживать свою боль.

Больше

не было. Шли часы. Ночь заботливо укрывала мраком черноту пепелища. Обессиленный Гилберт уснул прямо в зале у дорогих ему костей.

Удивительно, но рассвет всегда наступает, какая бы тёмная ночь ни была позади. Птицы пели в лесу, не зная о случившемся горе. Словно не существует в мире боли и отчаяния, как будто всегда можно начать новую радостную жизнь. Гилберт проснулся. Мгновение он пытался вспомнить, почему он весь в золе, и тут события вчерашнего дня обрушились на него. «Будет болеть, – отстранённо подумал Гилберт. – Это воспоминание ещё долго будет болеть, как потеря крыльев. Только не снаружи, а внутри. Боль, которую никогда никто не увидит. Боль, которая никому не нужна». Он всё ещё не знал, что делать с костями друга. И, тяжело вздохнув, он решил не делать ни-че-го. Оставить всё как есть. Гилберт собрал оставшиеся вещи, внезапно вспомнил про подпол и разобрал завалы к нему. На удивление, запасы в нём не пострадали от огня. Он взял сколько мог и отправился в путь. Его ожидала долгая дорога домой в одиночестве.