Пока не буду знать всего, что мне угодно знать».
Сорочку на Брюнхильде король измял со зла.
Стал брать жену он силой, но дева сорвала
С себя свой крепкий пояс, скрутила мужа им,
И кончилась размолвка их расправой с молодым.
[110]Как ни сопротивлялся униженный супруг,
Он был на крюк настенный подвешен, словно тюк,
Чтоб сон жены тревожить объятьями не смел.
Лишь чудом в эту ночь король остался жив и цел.
Недавний повелитель теперь молил, дрожа:
«С меня тугие путы снимите, госпожа.
Я понял, королева, что мне не сладить с вами,
И вам не стану докучать любовными делами».
Но не сумел мольбами Брюнхильду тронуть он.
Его жена спокойно вкушала сладкий сон,
Пока опочивальню рассвет не озарил
И Гунтер на своём крюке не выбился из сил.
Тогда спросила дева: «Не стыдно ль будет вам,
Коль вашим приближённым войти сюда я дам
И все они увидят, что вас связала я?»
Король промолвил ей в ответ: «Погибнет честь моя,
Но вам от срама тоже себя не уберечь.
Поэтому дозвольте мне рядом с вами лечь,
И коль уж так противна вам мужняя любовь,
Я даже пальцем не коснусь одежды вашей вновь».
Брюнхильда согласилась с супруга путы снять
И королю на ложе дала взойти опять,
Но, повинуясь деве, так далеко он лёг,
Что до её одежд рукой дотронуться не мог.
Явились утром слуги будить господ своих
И в новые наряды одели молодых.
Весь двор был весел духом и шумно ликовал,
Один виновник торжества скорбел и тосковал.
Блюдя обычай, чтимый от века в том краю,
Король в собор к обедне повёл жену свою.
Пришёл туда и Зигфрид с Кримхильдой в свой черёд.
Был полон храм, и вкруг него стеной стоял народ.
С почётом превеликим, как королям к лицу,
Пошли две пары вместе торжественно к венцу,
И радовались люди, на молодых смотря,
Что их союз теперь скреплён у божья алтаря.
[111]Шестьсот бургундов юных созвали короли
И в рыцарское званье с почётом возвели.
Возликовал весь город, и тут же меж собой
Был рыцарями новыми потешный начат бой.
Трещали древки копий, сверкала сталь щитов.
Красавицы из окон глядели на бойцов.
Лишь Гунтеру хотелось остаться одному:
Восторг, одушевлявший всех, несносен был ему.
Но хоть король таился от зятя своего,
Тот, как он ни был счастлив, заметил грусть его
И шурину промолвил: «Узнать бы я не прочь, —
Коль не обидит вас вопрос, – что принесла вам ночь?»
Сказал хозяин гостю: «Лишь стыд и срам безмерный.
Женился не на деве – на чёрте я, наверно.
[112]Я к ней со всей душою, она ж меня, мой друг,
Связала и повесила на крюк в стене, как тюк.
Пока я там терзался, жена моя спала
И лишь перед зарёю с крюка меня сняла.
Но я позор мой в тайне хранить тебя молю».
Гость молвил: «О случившемся я всей душой скорблю.
Но помогу тебе я, коль ты дозволишь мне,
И нынче лечь придётся с тобой твоей жене
Так, чтобы ты отказа ни в чём не получил».
Он этим обещанием скорбь Гунтера смягчил.
Прибавил нидерландец: «Забудь свою тревогу.
Хоть был я нынче ночью тебя счастливей много
И жизни мне дороже теперь сестра твоя,
Заставлю и Брюнхильду стать тебе женою я.
Когда в постель ложиться вам будет с ней пора,
Плащ-невидимка скроет меня от глаз двора,
И вслед за вами в спальню я проберусь, незрим,
А ты прикажешь уходить постельничим своим.
Когда ж погаснут свечи в руках юнцов-пажей,
Знай: это я явился сбить спесь с жены твоей.
Гордячку я сегодня в покорность приведу,
Коль в схватке с богатыршею за друга не паду».
Король ему: «Лишь девства Брюнхильду не лишай,
А в остальном что хочешь над нею совершай,
