Меня остановили руки, сомкнувшиеся в замок на талии, и мой крик о помощи был тут же заглушен. Диомед! С бьющимся сердцем я уставилась на него. До этого момента у меня не было возможности ни оказаться с ним наедине, ни поговорить.
Свет лампы отражался от его кожи, придавая ей сходство с полированным янтарем, на шее билась жилка. Я позволила себе взглянуть на него в упор и почувствовала, что он убрал руку с моего рта. Как же он красив! Как же я любила красоту! И больше всего – в мужчине.
– Приходи в сад, – прошептал он.
Я отчаянно замотала головой:
– Ты сошел с ума! Отпусти меня, и я никому не скажу, что встретила тебя у покоев своей матери! Отпусти!
Сверкнув белыми зубами, он тихо рассмеялся:
– Я не сдвинусь с места, пока ты не пообещаешь прийти в сад. Они пробудут в трапезной еще долго – и никто не будет искать ни тебя, ни меня. Девочка, я хочу тебя! Мне плевать, что они решат и когда, я хочу тебя, и я тебя получу.
Моя голова все еще кружилась от жары в трапезной; я приложила к ней руку. И потом, словно независимо от меня, по своей собственной воле, моя голова согласно кивнула. Диомед тут же отпустил меня. Я помчалась в свои покои.
Неста ждала меня, чтобы раздеть.
– Ступай спать, старуха! Я разденусь сама.
Привыкнув к моим капризам, она с радостью повиновалась, предоставив мне самой дрожащими пальцами развязывать шнуровку, срывать корсаж и тунику, выпутываться из юбки. Я сбросила бубенчики, браслеты и кольца, отыскала свою льняную хламиду и завернулась в нее, потом выбежала в коридор, спустилась вниз по темной лестнице навстречу ночному воздуху. Он сказал «в сад»; улыбаясь, я направилась к грядкам с капустой и кореньями. Кому придет в голову искать нас среди овощей?
Совершенно нагой, Диомед ждал меня под лавровым деревом. Хламида упала у меня с плеч – я была еще далеко, и он мог рассмотреть меня всю, освещенную лунным светом. Он тут же оказался рядом, расстелил для нашего ложа мою одежду и прижал меня собой к матери земле, которая дает силу женам и отнимает ее у мужей. Так устроили боги.
– Только пальцами и языком, Диомед, – прошептала я. – Я взойду на брачное ложе с нетронутой плевой.
Он спрятал свой смех меж моих грудей.
– Это Тесей научил тебя, как остаться девственницей?
– Для этого не нужен учитель. – Я вздохнула, гладя его руки и плечи. – Мне мало лет, но я знаю, что заплачу головой, если подарю свою девственность кому-нибудь, кроме супруга.
Я думаю, когда он ушел, он был удовлетворен, пусть и не совсем так, как ожидал. Поскольку любовь его была неподдельной, он согласился на мои условия, так же как в свое время сделал Тесей. Не то чтобы меня очень заботили чувства Диомеда, главное – я была удовлетворена.
И это было заметно на следующую ночь, когда я сидела подле отцовского трона, если бы только чьи-то глаза дали себе труд это заметить. Диомед сидел вместе с Филоктетом и Одиссеем в толпе, слишком далеко, чтобы я могла прочитать что-нибудь на его лице, особенно в таком тусклом свете. Зал, расписанный яркими фресками танцующих воинов и багрово-красными колоннами, утонул во мгле и наполнился мерцающими тенями. Вошли жрецы, вверх поплыли плотные, душные клубы благовоний, и по мановению ока в зале воцарилась торжественная, тягостная тишина гробницы.
Я слышала, как отец говорит слова, заготовленные Одиссеем; казалось, подавленность собравшихся можно было потрогать рукой. Потом привели жертвенного коня – прекрасного белого жеребца с розовыми глазами, без единого черного волоска; его копыта скользили по плиткам пола, голова покачивалась из стороны в сторону в золотой узде. Агамемнон взмахнул огромной двуглавой секирой. Медленно-медленно конь упал наземь, грива и хвост плыли по воздуху, словно клочья водорослей в водном потоке, фонтаном хлынула кровь.
