Ганнибал кивнул. Чудесно! Моя жена любит русскую литературу! Она удивительная.
* * *
Варинька и вправду продолжала удивлять деда, да только не так, как ему мечталось. Шли годы, и она все чаще и чаще пресекала его попытки приобщить ее к музыке и магии искусства. Всякий раз, когда Ганнибал садился за пианино и исполнял арию Ленского, она оказывалась не в состоянии сидеть с закрытыми глазами и изображать восхищение. «Хайдеманн» чутко отзывался на движения рук деда, но терпеть не мог Варинькиных прикосновений. Под конец повиноваться им продолжали только черные клавиши, и вместо музыки получался какой-то сумбур вселенского масштаба, но бабушка моя была совершенно лишена слуха.
Но совсем вкривь и вкось дела пошли, когда Варинька выяснила, что на арене в Торнбю устраивают собачьи бега. Она очень скоро стала завсегдатаем ипподрома, причем ее отличал уникальный талант ставить только на грейхаундов. Дом тем временем заполонили журнальчики о собачьих бегах и купоны тотализатора.
Ганнибалу хотелось пробудить шестое чувство в волшебной девушке, в которую он влюбился. Он жаждал участия Вариньки в самом великом номере ее жизни, но милости от нее так и не дождался. И теперь пианино звучало, лишь когда ее грязная тряпка пробегала по клавишам, и выдавало странную пьеску фортиссимо с нагромождением грубых, не связанных между собою звуков и музыкальных гримас.
Да и целого выводка детишек на первом этаже не случилось. И хотя глаза Вариньки пылали огнем, точно уголь в печке, на этом фронте она сподобилась осчастливить Ганнибала лишь одной-единственной дочерью. Дверца, ведущая к сердцу моей бабушки, была заперта и для надежности прикручена к косяку стальными болтами. Кому и чему можно верить, на что или кого опираться, если твоя первая любовь окончила свои дни в пасти гиппопотама?
Однако их маленькая дочурка Ева, моя будущая мать, со своими золотистыми локонами принесла Ганнибалу новую радость в жизни. Всю свою любовь он выплеснул на нее, ибо любовь требует адресата, иначе она уничтожает отправителя.
Со временем серенады Ганнибала стихли, как мужской хор в Петрограде. Так закончился странный туманный сон, приснившийся ему в одна тысяча девятьсот двадцатом году.
Когда дед лежал на смертном одре, вьюнки в саду опали на землю, а пламенеющие маки утратили девственность и лишились всех лепестков. Он умер за много лет до нашего рождения. Может быть, и от разочарования. Когда мы с Ольгой появились на свет, хайдеманновское пианино уже давно бесследно исчезло из гостиной.
* * *
Пока моя сестра Филиппа парит в лучах света, я пытаюсь отыскать смысл в сумасбродстве. Отчего на земле так много страстных натур, как мой дед, и ровно столько же закрытых на замок сердец? Но ответа сверху не поступает.
Ночами мне снится Филиппа. Она непринужденно пробегает по светящемуся всеми цветами радуги бальному залу Господа. Там можно отыскать оттенок, пригодный для описания любого состояния души. Потом я пробуждаюсь, так и не приблизившись к раю. Напротив, я снова сижу на Палермской улице за решеткой детской кроватки. Да и что я могу, с моей большой непутевой головой и огромными неуклюжими стопами?
В знак протеста я ногой открываю дверь в священные залы цвета и красок, срываю ее с петель и на несколько блаженных мгновений оказываюсь в лучике божественного света – это когда я рисую.
Бирюзовый цвет встречается с кармазинным
