Песни Синего камня - страница 11

«Мне никогда об этом не рассказывали. Даже дедушка. Только тетя в Питере… Она говорила с дядей, и там было странное слово. Я спросила, и она сказала – это по-карельски. Что-то про тверских карел… Но я забыла. Мне было тогда лет двенадцать. А больше – никто».

«Они боялись. Привыкли бояться за годы Великого Безумия. Так всегда у людей – сначала боитесь, молчите, потом привыкаете, а потом забываете. Если песни не петь – они умирают. Уходят за камень и больше не возвращаются».

«Что же мне делать? Я не хочу, чтобы они умирали».

«Верни свою песню. Вспомни о том, что ты – мать болотного рода. И тогда твоя сила сама поведет тебя, куда нужно».

Мать… Это слово отозвалось острой болью в груди. Глухим эхом, как в пустой бочке, зазвучали слова врача – а она не ждала приговора, она-то думала, что это будет всего лишь осмотр для справки…

«А если я никогда… не смогу стать матерью?»

«Что значит – стать? Каждая женщина – мать».

«Но мать должна… рожать детей?»

«Мать может рожать детей. А может творить и иное. Вот и Сосновую деву зовут Матерью медолапого Отсо, хотя он спустился к ней на плечах Небесной Лосихи, в золотой Небесной Верше. Но она научила его путям лесов и людей, и лишь рядом с ней он стал самим собой. Женщина всегда творит: не этак, так иначе. Что сотворяешь ты, Айно, Утиная дочь?»

«Я… изучаю птиц. И рисую. Тоже птиц. Недавно выставка была… Только почти никто не пришел. Никому это не нужно».

«Ты возвращаешь людям лес. Значит, ты – настоящая мать болот. Просто люди не всегда способны сразу все понять».

Аня оглянулась на палатку и ясно увидела там, внутри, словно в подсвеченном изнутри цветке, сладко спавшего мужа.

«А Миша? Как же он? Мужчина ведь не может стать отцом без женщины».

«Ты хорошо сказала, Утиная дочь. Но ведь он – рунопевец. Быть отцом песен – для него важнее всего. И в этом ему тоже нужна помощь женщины. Такой, как ты – лесной матери, внучки Ольхового Зайца».

«Тогда почему ничего не выходит? То есть выходит прекрасная музыка, но… Никому это не нужно. Как и мои рисунки. И мои птицы».

«Птицы всегда нужны. И песни тоже. Просто он, как и ты, потерял себя. Заблудился».

«Он же не…»

«В нем нет крови болотных людей, это правда. И он не забывал о дружбе с лесом. Но он поет лесные песни не тем людям. А когда его не понимают – пытается переложить их на язык хлева, где хрюкает поросенок. Только они все равно не поймут, а песни в хлеву зачахнут… Помоги ему найти свою тропу, помоги вернуться из-за камня! И тогда вы вместе породите настоящее».

Всплеск на реке, далекий гагарий крик, серебристый туман над поляной, луна взмахнула золотым хвостом, идя на глубину…

«Кто ты?», – хотела спросить Аня и не успела.

Открыв глаза, она увидела лишь темноту палатки. Услышала сонное Мишино сопение, уткнулась носом, как всегда, ему в подмышку…

Странный сон. Или не сон? Она протянула руку, провела осторожно по телу мужа, по спине, по рукам… Ей всегда нравилось ощущать его кожу – одновременно мягкую и упругую, такую родную, пахнущую лесом. Но сегодня было что-то еще – словно гладкая жесткая шерсть, похожая на сосновые иглы – только совсем не колючая.

Миша вдруг повернулся всем телом к ней – не спал или проснулся? – глаза его блеснули в темноте зеленоватым лунным светом. И объятья его были как солнце, как воды летнего озера, они пахли медом и нагретой хвоей, и Аня почувствовала, что растекается в них медовыми летними сотами, и неведомая сила подхватывает их обоих и несет все дальше, и выше, и глубже…