Теперь же оставалось надеяться, что отец не ошибся и простое присутствие девоптицы во дворце не убьёт его.
– Да, что-то вроде яблок, – ответил Вьюга. Он слегка улыбнулся, когда увидел, что Ивлад всё же отважился приблизиться. Впрочем, улыбка едва ли красила его лицо – несмотря на благородные черты, оно оставалось невыразительным и блёклым. – В Стрейвине несколько священных мест, где растут плоды колдовства. Они и для колдунов опасны – если съесть больше, чем можешь принять на данный момент.
– И тебе опасны?
– Мне уже ничего не опасно. Не забывай. Я не просто вьюжный. Я – Вьюга.
Зыбкое тепло вдруг снова обернулось трескучим холодом, но лишь на несколько мгновений – как предостережение и проявление сил. Ивлад вновь почувствовал себя неуютно и неуместно.
– И все вьюжные – твои слуги?
– Мы не цари. – Вьюга ответил резче, чем раньше. – У нас нет слуг. Есть те, кто учится, и тот, кто уже познал всё. Обучающиеся колдуны сами по себе, каждый тяготеет к одной из сил, но иные предпочитают развивать сразу два умения. Только тот, кто распыляется, никогда не станет верховным и не познает все тонкости одной силы. Но я познал.
– Учился и доучился? Сколько же лет это заняло?
– Много.
– И ты когда-то был простым человеком? С именем и семьёй?
Ивлад не унимался. Чем больше он спрашивал, тем сильнее разгоралось любопытство, – а ещё бледнело в памяти ухмыляющееся лицо Ружана. Вместо него рисовались картины Стрейвина – страшной болотистой земли с мёртвыми деревьями и избами на высоких подпорках, представлялись колдуны, творящие свои тёмные чудеса, склонившись над кострами…
– Был. Но этого давно уже нет. Не стоит больше спрашивать, царевич.
В голосе Вьюги будто прогремел гром – пока далёким и тихим, но грозным раскатом.
– Лучше думай о том, что скажешь братьям при встрече, – добавил он, помолчав.
Ивладу стало стыдно. И правда, пристал с расспросами, как деревенский мальчишка. И стоило перестать думать о Вьюге, как перед глазами вновь всплыло лицо Ружана – как безжалостно, с выражением мрачного удовлетворения он размазывает снег по голой груди Ивлада…
Вскоре впереди показались крыши с печными трубами – над деревней висел сизоватый дымок, пахло жильём. Ивлад обрадовался: оказывается, он успел соскучиться по близости жилья, пусть крестьянские избы и пугали его своей серой неказистостью.
Постоялый двор встретил разрухой. Разломанный забор валялся прямо посреди дороги, в хозяйском доме были выбиты окна, в снегу, раскапывая ледяную корку, ковырялись куры. Несколько человек работали во дворе, устраняя урон.
Вьюга замедлил коня, а Ивлад и вовсе спешился.
– День добрый! – поприветствовал он, слегка кланяясь. – Что у вас случилось? Не проезжали ли лихие люди?
Мужчина в длинной шубе приосанился, приветственно кивнул Ивладу.
– И вам доброго. Лихих не проезжало, а вот царевич кутил с дружиной. Нам-то не в тягость, почётно высоких гостей принять, но каков-то буен он в веселье, спаси-упаси Прародительница!
Мужчине свистнули с другого угла, и тот поспешил на помощь, оставив путников. Ивлад исполнился мрачной радости. По верному пути идут, вот-вот нагонят Ружана с пленённой девоптицей! Вьюга обернулся на него, многозначительно склонив голову.
– Давай договоримся. Что ты станешь делать, когда мы нагоним твоих братьев?
– Отниму девоптицу, – без колебаний ответил Ивлад.
– И только?
Ивлад опешил.
– И только… Что ты имеешь в виду? Я не стану с ними сражаться!
