Песня о братьях - страница 2

от лозунга едва ли отличимый.

Варенье флаговое нужно остудить,

разлить в глазницы, чтобы скрасить зренье:

так, словно зренье – одиночество: да-да

всяк зрящий перезрелую свободу —

толпой себе подобных одинок.

Купальщик столь поспешен, что одежда

опомниться не успевает и хранит

тугие очертанья тела, раздуваясь

смиренным ветром, что пришёл с линкора

разведать, чем песчинки золотят округу

(не купольным ли блеском) – не забыть бы звон,

на палубу заплёснутый карманом;

вдали лотками оттесняя горечь,

торговля нагревает воздух.

Канализаций покорённые ветвленья

не верят в корень, созданный людским

желанием двухвесельным: о левом

весле сказало чистое биенье,

для правого не нужно слов, когда

волна оттолкнута поближе к песне,

несомой птицами к базарному теплу;

от отпуска останься, целлулоид,

жди – часа своего, как время – нас.

Касанием приливным проявив монету,

признать – она есть микро-люк

в обитель сточных вод, в туннельный сумрак

разменных смыслов, помнящих ладони:

подковырнёшь блестящую кругляшку —

и хлынут нечистоты дивной простоты;

покажется сладчайшей всякая продажа,

а речь продолжится, сближая

морское плаванье и древо.

Наклеены обрывки сада

на стены способом послойным:

сперва – газеты с добрыми словами,

затем – газеты с бессловесной вестью,

а после – лиственное придыханье,

с каким произнесён солдат:

взбирайся, говор почвенный, по дням,

и в сердце распознав ступень,

покуда скользкий берег затаил

сокровища, не принятые речью:

воспет предбанник.

Вникает щётка въедливым шуршаньем

в стопу, прошедшую полмира по огню,

довольную лечебной слякотью, одетой

лишь в цепь дурных ассоциаций;

мочальное свивание беседы

погладит грязевую наготу;

надорванным приветить обновленьем

(оно – конверт с письмом) —

погоны, лычки, звёзды, аксельбанты,

что найдены в прибрежной глине

(потеет глина, исторгая хладный блеск,

хоть поры главные раскроются едва ли) —

не выдержала лестница, мы помним,

запачканных шагов, распалась

на буквы алфавита.

Пронырливую речку выводя

на слово чистое, восславить ветошь

на волокнистом берегу, помогшем воссиять

небесным стёклам: эта близость

песчаных пляжей с облаками значит:

отряд, что ринулся в помывку, верит —

отлична плоть от водного массива,

где стало время упразднением отличий,

никто не ждёт на верхней смотровой площадке.

Призывное «тай тай» адресовалось

снегам последним: налетай, сыграем

в дворовый сумрак, мчащийся по следу

такого же, пока крепки сосульки

на пастбищах, осеменивших прозу

надмирным облаком, проблеявшим зарю:

банально, было много раз, но всё же —

мы переводим имя за руку, внушаем

несвязанность поднадоевшей формой:

кто принадлежен окончанью «а» в глаголе,

а кто-то нет: но смотрят в нас, как в небо,

былые боги, представляя интерес

для порошка заморских рассуждений.

Застиран пах пейзажный? Да, застиран

до дыр (смешок), но неустанно стадо

блюдёт своё движение к просветам,

что школам розданы за неименьем лучших

учебников по самым тем основам

сподручной жизнедеятельности, резво

склоняющей просторы

к приятным компромиссам за-словарным.

Подвластны имена, готовы прикрепиться

к любому вопреки границе: он, она —

ужель ресурсы языка на том иссякли?

Сыграем в догонялки во дворе, где сохнет

бельё – и натыкаясь лбом на юбку

иль на мужской костюм – на миг предстанем

той мыслью, что свободы не чуралась,

была и тем, и тем – и чем-то бóльшим:

впитайся, влага, в лица привнося

просторный холодок, пропахший Тайдом.

Поэзия, ты – навык очищенья

Назад Вперед

Песня о братьях - страница 2

Похожие книги