Песня о братьях - страница 4

его дневное направленье, скрипнет

столетний флюгер, познавая

строенье лёгких: назначать всеобщим

обменом кислородным – речь о главном —

всё легче, чем – ржавея – удаляться

от всех металлов благородных.

Какой шутник скрошил буханку хлеба

на бронзу? Недослушав стук глухой

ритмичных утолений птичьих,

совпасть нельзя с движеньем звуковым,

что стало небом, столь открытым взгляду:

увидев дворника, следящего за чистотой

познания – кто хочет светом стать

далёких звёзд – идёт смелее,

вдыхая ветер.

Что звёзды в телескопе бронзовом —

ужели золотыми показались,

возгонкой алхимической насытив

желанье перемен? Тряпьём протрёт

рука заботливая памятник победе

над прежним знанием иль новым —

неважно, если ветер ляжет

во тьму подзорной флейты.

«Свобода – в равенстве сторон» —

с причала долетела фраза,

ещё чуть-чуть – родится лозунг,

пока проходит по морскому дну

осенний свет в толпе подобных:

волной над миром восстаёт,

по сердцу не стекает блюз,

волной другой предстанет имя

любви невыразимой, но не ждёт

припева этот дождь, пересекая

аккорды самовольной правдой.

Незанятого места холодок,

телесное тепло, продлившее пейзажный

рассказ про невозможность отыграться

(сюжет придуманный, ненастоящий) —

азартный некто всё поставил

на блеск пустых сидений;

в числе счастливейших мерцаний

найти своё, подбрасывая в воздух

монету, что охотно в переплавку

пойдёт во имя тишины какой-то.

По набережной двигал ветер

пластмассовые стулья – и для них

цепей, должно быть, не нашлось;

пристёгнутая мебель в шорох тента

подкидывала звон блестящих звеньев;

ржавели якоря, не зная взлёта

к матерчатой беззвёздной темноте,

в какой дыра любая выглядит, как солнце

на потолке дрянного планетария, сто лет

не обновлявшего кромешность карты.

Хоть линии брусчатки – внятнее, чем жизнь,

природа не блюдет деленье на квадраты,

пустыми стульями поставив шах

процессу наблюденья.

В стекло витринное подышат сухофрукты,

для зренья трудного стараясь пелену

создать, пока задержано дыханье

в рядах торговых, пахнущих удушьем:

кто вынырнет, запомнит разноцветный порох

восточных специй, ждущих искровых

велений дерева, что трётся

о дерево в ближайшем сквере;

добычей дыма занят мелкий молодняк,

у стен базарных шелестя лениво.

Повисло видимое, словно

прозрачного дождя полуслепая капля —

на ветках, чьё взрастание постичь

легко, когда следишь ветвленье чувств

до самого ствола упорной вертикали:

и как сказать пришедшему отряду

ваш враг распался на частицы –

их восприятье стало дульным,

тоннельной жизнью пули

исчерпанным, но всё же их забота —

с шинелей стряхивать округу,

иначе сырость пробирает до костей.

Покуда в травах сок живёт,

они огню едва ль доступны.

Заморский отсвет на штыках играет,

ныряет вглубь металла, ищет жемчугá

такого нетерпения, каким не станут

знамёна, в шорохе прилива

нашедшие собратьев звуковых:

километровой очередью мёрзнет

толпа, пришедшая к святым мощам,

исторгнувшим всю сырость: в этой

победе дегидрации над плотью

не видит пользы караульный вдох,

созревший прежде безымянных ягод;

слюны восславив клейкость на краю

бумаги свёрнутой в горчащий свиток,

приходит время.

Какой-то свет примешан к поклоненью:

не состязаться – значит, отделить

себя от примесей, стремящихся заполнить

объём движения телесного, и даже

у праха есть субстрат, легко определимый

как совокупность мыслимых лучей;

подковырнув историю киркой,

легко узнать, вдыхая древность песен:

любая вещь – спасает.

Раскопки лязгают лопатной

Назад Вперед

Песня о братьях - страница 4

Похожие книги