«Всего лишь майор, – подумал бывший узник изолятора, – и это за пятнадцать лет? – не кучеряво…»
Потом они случайно встречались ещё несколько раз и всегда на той же дороге. И он догадался, куда бывший замполит ходит пешком. Эта дорога ещё с давних времен служила трактом, по которому гнали подневольных каторжан в Сибирь, и с той поры, в стороне от храма, находилась старая городская тюрьма, где он, видимо, теперь служил.
Спустя какое-то время он встретил бывшего замполита в городском автобусе, курсирующим по той же дороге. Он был в гражданском костюме, с фетровой шляпой на голове, заметно пополнел, постарел и выглядел ещё более солидным. Они обменялись мельком взглядами, наверняка узнав друг друга, поскольку оба имели цепкую память.
«Вот жизнь!.. Кого хочешь, кого мечтаешь встретить – никогда потом не встретишь за всю оставшуюся жизнь, – с горечью подумал он, – а этого мента…» – и мысленно выругался, вспомнив неласковое прозвище замполита среди своих сокамерников того самого изолятора, где тот когда-то служил.
Никакой злобы ни тогда, ни теперь у него к бывшему замполиту не было, просто он понимал, что если есть невольники, то для порядка должны быть и стражники. Однако кроме таких людей ещё существовало великое множество других, прочих замполитов, которые влезали во все дела и плодили несметное количество всяких спецов по разным вопросам, но жизнь почему-то лучше не становилась… А потом, как-то неожиданно, вокруг расплодились многочисленные жлобы с охранниками, какие-то непонятные дельцы, навязчивые знатоки и нагловатые шоумены.
«Откуда они?.. Зачем?! – спрашивал он сам у себя. – Кто их выращивает, под чей заказ?!» Не найдя подходящего ответа, он лишь мрачнел и почти заученно твердил:
– Какое мне дело до всех до вас?.. А вам до меня!
Жизнь продолжалась, и он не заметил, как остался почти один. Последний из близких родственников умерла та самая тётя, которую он не признал во времена своей бедовой молодости и не пожелал, чтоб она навестила его в тюрьме.
Родственница про тот случай и про свою душевную боль, причинённую поступком племянника, никогда потом не вспоминала и ничего ему не говорила, но он чувствовал себя виноватым за то, что обидел её тогда своей ложью и чёрствостью.
На следующий день после похорон тёти он отправился в старый город. И теперь, спустившись с крутого берега к воде, смотрел на реку, знакомую с детства. Могучая река, скованная по воли человека железобетоном, разлилась и омертвела. Из раздольной она превратилась в очень широкую и её противоположный, низкий берег был едва заметен. В тот ясный день вода в ней казалась ему прозрачной и голубой, как в море из далёкого детства, но свежестью от реки не веяло, а от прибрежных сине-зелёных водорослей тянуло мертвечиной.
«Рыбой здесь нынче не пахнет…» – подумал он, и ему уже с трудом верилось, что когда-то его отец видел, как в этой реке вылавливали осетров за два метра длиной. Он гнал от себя неприятные мысли, вспоминая что-то хорошее, и думал о близких людях, с которыми расстался уже навечно.
«А что она собиралась принести мне тогда на свиданку? – размышлял он про умершую тётю. – Что-нибудь из еды?.. Наверняка, сало… Махорку ещё или папиросы». Мысли о прошлом согревали душу и он, чему-то улыбнувшись, непроизвольно воскликнул: – И обязательно, обязательно шерстяные носки, – а как же без них!
Настали времена, когда незнакомые люди, обычно молодые мужчины, иногда называли его уважительно папашей или отцом, но он не обращал на это никакого внимания. И лишь когда впервые услышал, как какой-то парень, не разглядев его толком, назвал дедушкой, чтоб узнать номер соседнего дома, то не обиделся, а только подумал: «Вот уже и дедушка… А конкретно – старик!»
