Песня Тайги - страница 3

Налил лесник кваса во фляжку, прицепил за ремешок к седлу, и мы поехали.

Я молчу. В душе усмехаюсь: «Как же – будет квасок холодный! Лето, жара…» А он едет себе верхом и едет. Я за ним в седле качаюсь, от веток сторонюсь.

Тайга огромная, можно бесконечно ехать. Мхи кругом, деревья, тропы. И все похожи друг на друга. Вот остановился Степан, спешился. Берет фляжку и под мох сует её. Поглубже старается, к самым камням.

– Через часок вернёмся сюда, – говорит Степан, – квасок в самый раз будет.

Как мы найдём это место, мне непонятно. Степан один только знает. Но я не про это. Вернулись мы действительно через час, Степан вынимает фляжку, подаёт мне, говорит:

– На, отведай кваску из моего холодильника, да смотри горло не застуди.

Отхлебнул я глоток, другой. Будто льдинку проглотил. Вот холодильник так холодильник у Степана! Тысячу, нет, миллион холодильников в тайге можно устроить. Вот бы мне в квартиру такой, безотказный.

Зимой мох совсем другую работу выполняет: тепло сторожит.

Без мха охотнику дом не срубить. То есть срубить можно, только в такой избе зимой не усидишь. Печь топишь-топишь, а сквозняк так и гуляет. Стоит ветерку дунуть – пропало дело. Выдует всё тепло, и тогда в избушке хоть волков морозь. Стены без мха – решето. Вот и кладут мох на брёвна. Выстилают мягкую подушку. На неё новое бревно ложится плотно, ни одной щёлки в стене не остаётся. Холодному ветру через проконопаченные стены в дом не залететь – тепло и сухо…

Однажды приехали в Тоора-Хем городские строители дома новые рубить. Хватились, а паклю по Енисею в село не завезли. Чем конопатить? Хотели отказаться от стройки.

Тут Степан появился, говорит:

– Поезжайте в тайгу, покажу я вам такое место, где мох полуметровый вырос. Берите, стелите на брус, он лучше вашей пакли.

И правда: поехали городские строители, набрали мха сколько надо, тёплые дома срубили…

Кедровка невелика. Чуть меньше сороки. Хвост похож на продолговатую, закруглённую лопатку. Клюв длинный и крепкий. На голове – тёмный берет, а пиджачок словно белым конфетти усыпан. С рукавов-крылышек кедровка эту пестроту стряхнула, и они чёрные.

Кедровке за её надоедливый крик можно второе прозвище дать – трёщотка хриплая. Сороку перетрещит…

Я сначала так и подумал: сорока-бездельница надрывается. Оказалось, кедровка!

Ох и ушлая птица! Прячься от неё, не прячься – всё равно обнаружит. Потому как и слух, и зрение у неё прекрасные.

До первой встречи с кедровкой я слышал, что она непримиримый враг заготовителей кедрового ореха, потому что урожай этого ореха на землю спускает. Как спускает, я понятия не имел. У неё же рук нет?..

– Зато клюв есть. Завтра увидишь, как эта глупая птица работает, – ворчливо говорил мне бригадир заготовителей ореха, когда мы ехали в тайгу. – Видишь, заволновалась птица, с дерева на дерево перелетает, в стаи собирается. Стоит только по кедру колотом, огромным деревянным молотком, ударить, она как угорелая примется шишки шелушить. Налетят тучей, и за две недели – нет шишки на деляне.

Что за птица такая прожорливая? Сама, видите ли, не сообразит, когда орех поспеет и пора его шелушить, ждёт, когда человек начнёт.

– Пакостная она, а не прожорливая, – поправил другой таёжник. – Она же орех в эту пору почти не ест. В мох прячет, про запас, да так и забывает свои кладовки. Ни себе – ни людям. А худющая за это время становится, ужас! Я видел, как от истощения замертво падает: зоб полон, а желудок – пуст.