МЫ ЖИВЫ
И все-таки я смотрю на нее – и улыбаюсь. Она такая невероятно серьезная, а ведь лежит в воде на спине, блаженно расслабив тело, и только горькой гримасы тут не хватало! То ли мне слишком хорошо от первого погружения в озеро, то ли я еще не понял чего-то, – меня разбирает смех. Я с ним не могу справиться – словно от щекотки: падшие ангелы наплакали… Кот наплакал! Я принимаюсь смеяться – и, елки-палки, – сразу начинаю тонуть. А, между прочим, тут ведь глубоко! Плаваю же я по-собачьи, и то при удаче. Видно, она мне все-таки улыбается в ответ: мелкими саженками доскребаюсь до песка под ногами, вылезаю на берег, отплевываюсь. Ну вот, все. Эта гадость уже попала мне в рот. Что я скажу… Маме? Смех снова разбирает меня, уже окончательно.
МЫ ЖИВЫ
Она осуждающе смотрит на меня, потом все-таки улыбается. Чуть-чуть, краешками губ, как тогда, в машине. Словно улыбка причиняет ей неимоверную боль.
– Вон, смотри – видишь наши города?
Действительно, на том берегу – настоящий город. С высокими домами, какого-то бледно-желтого цвета, и, кажется, левее – еще один. Дома еле различимы сквозь дымку.
– Как вы их построили?
– Просто. Ты думаешь, здесь много занятий? Времени много, а заняться нечем. Почему бы не построить город?
– Из чего? Тут ведь даже камней нет…
– Из песка, разумеется. В них никто не живет. Здесь не нужна крыша над головой, вообще ничего не нужно.
Я представляю, как они прогуливаются по этим городам. Может, даже ведут там уличную торговлю за самодельные деньги – самодельными вещами, продуктами и выпивкой (ведь здесь в этом тоже нет никакого смысла). Представляю, как они имитируют жизнь – единственную ее форму, какую знают. Да…
– Райское место, ничего не скажешь.
– А ты думаешь, в раю лучше?
Слишком обыденный вопрос. Как будто уж она-то в курсе.
МЫ МЕРТВЫ
– Ты это придумала сама?
(Я уже знаю всю историю про озеро – а это о бутылочке на шее)
– Нет. Кто-то, давным-давно. Но никому не хотелось даже пробовать.
– Почему?
– А ты еще не понимаешь?
Нет. Я не понимаю – что здесь делать, зачем. Оливковые волны, палящее солнце – вечный безнадежный курорт. Конечно, вода… Она как морфий – проникает в вены, предельно отрезвляет и фокусирует сознание, мысли сходятся в плотный пучок, которым, кажется, камень можно пробить…
Стоп.
А мы вообще – говорим, шевелим губами?
– Нет.
НЕТ
– Значит, в этом все дело?
(Она сидит на берегу в двадцати шагах от меня, повернувшись спиной. Мы, понимаете ли, разговариваем.)
– Не только. Хотя, сам видишь, здесь каждый – отличный собеседник.
– Даже слишком.
– Поначалу да. А потом все переходит из одного в другого, как в сообщающихся сосудах.
– И все равно, с кем я говорю?
– А ты и так всегда говорил с самим собой.
МЫ ЖИВЫ
– Забавно, это я уже слышал. Стало быть, собеседники все же находились.
(Неудивительно, что она молчит. Я бы тоже промолчал.)
Опаньки!
Отсюда надо бежать, любой ценой – пускай крутит кости, больше ни секунды! Я вскакиваю и оглядываюсь. И вижу гору Сара. Черный, северный склон.
Теперь ее ход: она поворачивает голову – я вижу, вижу все-таки улыбку!
– Я похожа на твою тень?
Нет, на тень она не похожа. Мы лежим на песке, обезумевшие от бьющего в глаза солнца, как будто оно и снизу, и сверху.
