Я пришла домой раньше мамы, мама даже не узнала о нашем приключении. Деньги я положила в свою копилку (собирала на подарок маме к 8 Марта). Перед праздником пошла в магазин рядом с домом, увидела там красивую брошку на крючочке. Пробила чек, а мне дают две брошки.
– Мне одну, – говорю я продавщице.
– По одной не продаются, – отвечает она. – Это же серёжки, смотри, – продавщица приложила серёжки к своим ушам. – Красиво? – улыбнулась.
– Красиво! – печально улыбнулась я.
Мама не носила серёжек, у неё даже уши не были проколоты, но подарку обрадовалась. Только теперь я рассказала маме о нашем путешествии, об участии людей в наших мытарствах, о деньгах, которые нам надавали. Кстати, пончик с повидлом тогда стоил 5 копеек. Вот и считайте, какими богатыми мы стали в тот вечер благодаря участливым москвичам.
Интересно, а как бы поступили в такой ситуации современные «жители столицы» (ведь настоящих москвичей уже почти не осталось)?
«Жизнь прожить – не поле перейти», гласит пословица. Я согласна с ней, но ко мне в детстве больше подходила: «Хоть кол на голове теши».
В детстве я росла вместе со своей двоюродной сестрой Зиной. Зина старше меня на два года. Два года в детстве – большой срок, но взрослые почему-то не замечали этого. Я проигрывала по сравнению с Зиной. Взять, например, случай с шубой.
Когда мне было шесть лет, а Зине – восемь, купили нам одинаковые кроличьи шубки с муфтами. Как я ждала зимы, чтобы надеть шубу! Знаете, почему? В соседнем дворе был забор, в котором не было нескольких досок. Получался хороший турник. Мы ложились животом на перекладину и крутились на ней, но было больно крутиться на голой планке. Примерив новую шубу, я подумала, что в ней будет мягко крутиться. Вот поэтому я и ждала наступления зимы.
В первый морозный день я надела красивую лёгкую шубку, нацепила муфту и вышла во двор. Прошлась по нашему двору – и в соседний двор, к забору. Повесила муфту на забор и начала крутиться. Как мягко было крутиться, как по маслу скользила шубка. Нельзя, чтобы блаженство длилось долго. Если бы мне было больно или неудобно, я бы через пару раз бросила это занятие, и шубка была бы цела. Но я раз десять прокрутилась, и она облысела! Когда я увидела плешь на моей новенькой шубке, у меня волосы зашевелились под шапкой. Я побежала домой переодеться и спрятать шубу. Не удалось: бабушка, увидев меня, ахнула.
– Что это с шубой? – спрашивает, ощупывая её и стряхивая шерстинки.
– Не знаю, ветром, наверное, сдуло, – отвечаю, пытаясь быстрее отделаться от шубы.
– А муфта где? – начиная догадываться, спросила бабушка.
– А я её на забор повесила, – проговорилась я, – сейчас принесу!
И к двери.
Муфты на заборе не было! Вообще во дворе никого не было. Я заплакала. За мной пришла Зина в новенькой шубке с муфтой на шее. Как укор мне.
Мама спасла меня от позора. Мне купили широкий шарф, который завязывали под подбородком, и ремешок, чтобы подпоясывать шубу, скрывая под шарфом огромную лысину на ней. На следующий год я носила Зинину всё ещё новенькую шубку, а из моей сделали жилетку, две пары стелек в резиновые сапожки. А из оставшихся обрезков я сделала коврики для кукол.
Зина росла правильным ребёнком, а меня всё время подбивали на какие-нибудь авантюры, и что самое главное, я тут же попадалась. Всё тайное становилось явным.
Как-то летом тётя Клава, мама Зины, дала мне ключ от дома и сказала не уходить далеко. Тётя работала в библиотеке, я часто приходила к ней, перебирала на полках книги, читала, так бы и жила в библиотеке, но меня выгоняли на свежий воздух. Вот и сейчас я гуляю с ключом у дома. Подошли знакомые девчонки.
