Пьесы и пьески - страница 18

Он (повернувшись). Оптом и в розницу.

Она… Точно. Об этом и речь. Похоже, все-таки что-то у тебя там еще работает. Давай продолжим. Давай попробуем еще раз. Еще раз.

Он молчит.

Брутто-нетто?

Он. Нетто-брутто.

Она… Очень хорошо… Дебет-кредит?

Он. Кредит-дебет.

Она… Отлично… Купил, продал и наварил.

Он. Варил, варил и не продал.

Она… Нет, и этим тебя не проймешь… (Снова просматривает газету.) Ага, то, что надо. Послушай: «Состояние молодого человека, обнаруженного ночным сторожем на кладбище остается неутешительным… По словам супруги больного, врачи намерены прибегнуть к кардинальным мерам. Последнее слово должна сказать…светило отечественной…». Хм, ты слышишь? «…светило отечественной медицины…» – это ведь про меня, между прочим. «Последнее слово должна сказать светило отечественной медицины…». (смотрит на него) Вижу, что тебя это мало интересует. Да, тебе вообще по барабану, кто здесь с тобой возится: светило или кадило, славный мой…

Он. Славный.

Она… Да, мой славный сынок, похоже все бесполезно. Две недели занятий, и все безрезультатно. Две недели. Четырнадцать дней. Последнее слово светила отечественной медицины было совершенно правильным. Хирургическое вмешательство. Остается только хирургическое вмешательство… (Смотрит на часы.) Мы вернем тебя к нормальной человеческой жизни. Уже сегодня. Уже совсем скоро. Сделаем все, как запланировали… Повода для беспокойства нет – технология отработана. Все пройдет, как по маслу. Совершенно обычная операция…

Он (вздрагивает). Операция? (Соскакивает с кровати и забивается в угол комнаты.) Так это ты! Ты! Ты!

Она… Что это вдруг с тобой?

Он. Ты снова пришла? Рассказать мне про операцию. Про эту маленькую, чудненькую операцию. Зачем тебе она?

Она… Не мне, а тебе…

Он. Зачем тебе она? Зачем тебе она?… Ты и так можешь забрать с собой. Просто так, безо всякой операции. Забрать и все.

Она… Забрать и все?

Он. Да, да, да. Ты ведь приходишь только за этим. Ты приходишь забрать с собой. Кого хочешь. Когда хочешь…

Она… Постой…

Он. Ты думаешь, я не помню. А я помню. Я все помню. Мы были вдвоем с мамой. Нам было хорошо вдвоем. Каждый вечер вдвоем мы ждали папу. Смотрели на дверь, в окно. Каждый вечер. Он все не приходил. Но пришла ты. Я помню, ты появилась, когда она сказала: «Как у меня болит в груди…».

Она… Я…

Он. Да, ты появилась и уже не ушла. Тогда я еще не видел тебя. Но чувствовал, чувствовал, что ты рядом. Ты не отходила от нее ни на шаг. Она в магазин, и ты за ней. Она обратно, и ты – тут как тут. Она – к столу, и ты следом. Она – на балкон, и ты туда же. И рядом с тобой она кашляла, кашляла, кашляла. И еще плакала. Ей было больно, так больно…

Она. Но я…

Он. Ты, ты, ты! Это ты толкала ее, и она падала в кровать. И мы не ходили кормить уток. Ты затыкала ей рот, и она не пела мне песен. Она не обнимала меня и не говорила мне «Славный мой, славный…».

Она… Подожди-подожди…

Он. Да, ты ждала. Ты не торопилась. Ты делала все, чтоб это длилось подольше. (меняет голос) «Ничего страшного. Не вы первая, не вы последняя. Все обойдется. Вас обязательно поставят на ноги. Хороший курс лечения». И ты смотрела, как она пьет лекарства, как ей ставят уколы, а ей становится все хуже и хуже. И ты все ближе и ближе становилась к ней. Я уже видел тебя. Ты стояла рядом с кроватью. Ты все время смотрела на нее. Прислушивалась к ее дыханию. Ты тянула к ней свои руки. Я хотел, я хотел помочь ей. Я хотел прогнать тебя. У двери в углу стоит большой красный зонтик, с которым мы ходили с мамой к пруду. А еще у меня есть рогатка, которую давно-давно сделал папа – военный летчик. Он научил меня из нее стрелять. А еще на кухне есть большой-большой нож. Я думал, я хотел… Но я не мог… Мне было страшно, так страшно. Я смотрел на тебя и не мог сдвинуться с места. Я не мог, не мог… А ты, ты уже просто не отходила от нее. И я видел, ты улыбалась. Так довольно, очень довольно улыбалась…