Пьесы. Забытые в столе - страница 16

АНЮТА: Что ты несёшь, Семён?

СЕМЁН А потом в штаны наклал!… Как же, полполя мака! Люди к председателю: кто да кто? А это председателев сынок! А тут Сёмка-голодранец подвернулся, в герои полез – я, мол, это… У Сёмки-то даже на две бутылки денег не было, а на какие шиши и где он приобрёл два мешка мака, чтоб засеять, никто спросить не удосужился!… А Авангард Леонтьич спас, куда там! Меня в армию, а сынок – в университет! Ага, спасибо! Не-ет!… (роется в сене, достаёт ружьё) Теперь уж…

АНЮТА: Кого убивать-то собрался?

СЕМЁН: Кого надо!

АНЮТА: (ласково) Погоди, Сём, потом… (шепчет ему на ухо) Оторвалась пуговица и случилась путаница, да такая путаница – прямо жуть! Как в такую путаницу, да без той без пуговицы, да штаны к рубашке нам не пристегнуть?…

Она прижимает его голову к своей груди, гладит его, он затихает.

Валька тогда уж на второй курс перешёл… Тебе до армии с месяц оставалось… Ты дорабатывал на своём комбайне… Была уборка… Вот это… пшеничное поле было не убрано… Валька ночью взял твой комбайн и прокосил буковки… А утром мы, и ты, на «АН-2» пролетели над полем… Валька показывал, а ты молчал… Когда сели, ты сразу ушёл… Авангард Леонтьич ругался, что много пшеницы загубили… А ты сказал, что это ты… А Валька промолчал… И не было тогда никакого мака!

СЕМЁН: (всхлипывает) Не было.

АНЮТА: И не было красного на зелёном. Была зрелая пшеница.

СЕМЁН: (плачет) Не было… Была пшеница… А я во ржи хотел… В озимой… Чтоб красиво…

АНЮТА: Сём, всегда хочу спросить, почему именно во ржи?

СЕМЁН: Не знаю. Ржаной, ржаная… Слово крепче, красивше. Ржаное поле!

АНЮТА: А-а… Да!

СЕМЁН: (в плаче) Ну, почему у меня так… всегда… Почему не так? Почему? Эх-х, жизнь моя… ржаная!

АНЮТА: Сказочник ты мой!… Брось ружьё-то… Приляг…

СЕМЁН: Пальнуть бы!

Она опрокидывается на спину, тянет его к себе. Он отбрасывает ружьё, и тут раздаётся выстрел. Семён с диким криком вскакивает и, держась за свой зад, бегает вокруг стога. Анюта хохочет.

ДУСЬКА, ДАНИЛА И…

День. Тот же стог. Данила с удовольствием «дурачится» на сене. Дуся сидит, сжавшись, обхватив колени. Данила перекатывается к её ногам, и вдруг затихает. Смотрит на неё.

ДУСЬКА: Что ты так смотришь? Думаешь, если папа хворает, то… уже можно… так… что ли?

ДАНИЛА: Я не потому!

ДУСЬКА: Нет ты потому!

ДАНИЛА: Нет! Солнце просто!… Тихо! Красиво!… Воздух какой-то… такой хороший. Вдохни! Видишь? А? И… И у тебя платье короткое! И ещё…

ДУСЬКА: (вскакивает, чуть отходит) И ещё ты дурак!

ДАНИЛА: И ещё я дурак! А так платье ещё короче!

Дуся одёргивает платье, тянет его к коленям.

ДУСЬКА: Я просто… Оно малое… Мамино, давнишнее… Да дура просто!

ДАНИЛА: Евдокия… Красивое имя!

ДУСЬКА: Да чего ты? … Дура просто!

ДАНИЛА: (любуясь ею) Не-е, не дура! Не-е…

ДУСЬКА: (испуганно) Ты чё? Не надо!

ДАНИЛА: А где то поле?

ДУСЬКА: Какое то?

ДАНИЛА: Ну, то, на котором твой отец… про любовь…

ДУСЬКА: А-а… Да вот оно!

ДАНИЛА: (вскакивает) Как? Прям вот это?

ДУСЬКА Ну да, а чё? Оно ещё дальше клином врезалось. Во-он, до школы и до больницы. Клуб почти отрезан был, так всё, что посеют, вытаптывали. Не обходить же! И вообще, кто тебе сказал про всё про это?

ДАНИЛА: Ты.

ДУСЬКА: Я – потом, когда ты уже спросил!?

ДАНИЛА: Ну, отец. Мой отец. Только он приврал, наверное!

ДУСЬКА: Почему так думаешь?

ДАНИЛА: Сказка какая-то!… (встаёт, странно смотрит на неё) Был у меня друг Семён. Засеял он поле озимой рожью. Весной оно было зелёное-зелёное! А в начале лета закраснелось посередине. Однажды люди проснулись, поднялись в небо и полетели над полем. Тогда «АН-2» было много, они летали, как бабочки, и все, кто хотел, могли посмотреть сверху на свою землю. То, что они увидели, поразило их: посреди зелёного поля горели на солнце огромные маковые буквы! Рябило в глазах, самолёт летел быстро, и никто не успел прочесть. «Что там написано?» – спросила Анюта. «Ай лав ю!» – ответил ей парень. Но это был не Семён. Он уже был в армии и ничего-ничего не видел.