Но отступать – это не в нашем американском характере. Бен-Ашуру предложили по-хорошему сменить приоритеты – тот отказался. И после этого в Белом Доме решили использовать силовой вариант.
Но здесь, правда, возникла одна загвоздка – после недавних проблем с Ираком американское общество и слышать не хотело об отправке куда-нибудь ещё своих солдат. Озабоченные своим переизбранием конгрессмены чётко дали понять, что новую открытую военную операцию, а ещё тем более на Ближнем Востоке, они однозначно не поддержат. И нашей «Фирме» было поручено решить проблему по-тихому, что в конечном итоге и произошло. Бен-Ашура свергли сами тунисцы, к власти пришли лояльные нам силы, контракты на разработку нефтяных месторождений были пересмотрены, китайцев оттуда попёрли, и в Тунисе снова установился мир.
Примерно тоже самое происходило затем и в других странах Ближнего Востока. Мы действовали там по обкатанному в Тунисе сценарию, используя зарождаемый изнутри и управляемый нами извне хаос – Египет, Ливия, Йемен, Бахрейн. Уже через год мы установили контроль практически над всем ближневосточным регионом. Не удалось заглотить только Сирию. Этому помешала Россия, которая имела там серьёзный, связанный с сохранением безальтернативности поставок её газа в Европу, интерес…
Революция. Высший идеал оторванных от реальности и живущих одним-единственным днём романтиков, благотворная питательная среда для всякого рода авантюристов и позёров. По сути, она напоминает гибель потухшей звезды. Она есть взрыв. И результатом этого взрыва чаще всего является не новая галактика, на которую нацелены творящие её революционеры, а разрушительный сгусток энергии, сметающий на своём пути всё и вся.
Но когда революционный праздник подходит к концу, когда весь накопившийся у людей пар, наконец, выпущен, когда насытившиеся протестами массы покидают улицы, и снова приходит черёд трудовых будней, встаёт резонный вопрос: «а что дальше?». Ведь новыми властителями государства, как правило, оказываются совсем не те, кто совершал революцию на площади. Власть, как правило, прибирают к рукам совсем другие персонажи, до поры до времени находившиеся в тени.
То, что бушует на площади – это всего лишь движимая сила революции…
Да-да, не движущая, а именно движимая! Движимая кем-то. Это толпа. Это массовка. Есть устоявшийся революционный алгоритм. Если вы хотите совершить революцию, толпу нужно вывести на улицу под любым предлогом. А дальше своё слово скажут хорошо натасканные ораторы. Их задача – зажечь толпу. При знании дела, сотворить это совсем нетрудно, ведь толпа – это легковоспламеняющийся материал. Вот для этого и нужна «сакральная жертва». А далее в действие вступают специально натренированные боевики, фанатичные борцы за идею, не имеющие гроша за душой маргиналы и ещё не окрепшая в понимании жизни молодёжь.
Работая в России, я как-то задался таким вопросом: за счёт чего «фанатам» футбольных команд удалось набрать здесь такую немалую, граничащую с политической, силу? Болельщицкие движения других стран о столь ощутимом влиянии на общественные процессы не могли даже и мечтать. Я изучил историю их развития и пришёл к следующему выводу: футбольную «фанатскую» мощь в России взрастил, главным образом, постперестроечный дикий капитализм. Сопровождавшийся мошенническим, а иногда и откровенно бандитским, присвоением являвшейся некогда государственной собственности процесс формирования частных капиталов вобрал в себя не только экономические круги, но и правоохранительную среду. Полиции, – тогда она, правда, называлась милицией, – было интереснее крышевать стремительно набиравший обороты бизнес, нежели образумливать беснующийся на трибунах стадионов «молодняк».
