Петрович, осмотрев чемодан внешне, положил руки на замки и застыл на мгновение. В тягучей тишине щелчок открывшегося замка показался пушечным выстрелом. На рубашке Петровича проступили ручейки пота, бегущие по позвоночнику. Через секунду наступила очередь второго замка… Затем, глубоко вздохнув, он сложил губы трубочкой, медленно выпустил воздух и потихонечку, миллиметр за миллиметром, открыл крышку. Осторожно, вещь за вещью, стал выкладывать на стол содержимое. Потом в том же порядке начал работать с сумкой. Капсалов уже пришел в себя и, наблюдая за действиями кагэбэшника, издевательски, с чувством превосходства улыбался. Со стороны было видно: он прекрасно понимает, что происходит.
Когда Петрович закончил работу, его рубашку можно было выжимать.
– Ну, слава Богу! Чисто! – Он с облегчением вздохнул, повернулся к двери и увидел стоящих с извиняющимися улыбками Лукашева и Нестерова. – Ах, вы… – Повторить многоэтажный с коленцами мат, где перечислялись ближние и дальние родственники, а также их друзья и знакомые, условия отдыха и труда, в которых они должны существовать все вместе и порознь, не смог бы никто.
Серега и Борис, как ошпаренные, выскочили из комнаты. Вслед за ними в коридоре появился усталый, постаревший на несколько лет Петрович. Подошедшему Позднякову он сообщил результаты осмотра багажа и не поскупился добавить пару ласковых в адрес Нестерова и Лукашева.
– С вами разберемся в Управлении, при разборе полетов. А тебе, Петрович, спасибо. По результатам операции буду просить руководство о твоем поощрении.
– Это хорошо, конечно, Юра. Но, по-моему, твоя славная инициатива обречена на провал. Не знаю, как у вас, но в нашем Управлении за отсутствие результатов не награждают. А переживания и затраты нервной энергии – неотъемлемая часть нашей работы, как говорит мой начальник, ни разу, падла, не выезжавший на разминирование… Вот если б я хоть пять граммов взрывчатки обнаружил или детонатор какой, тогда другое дело, ты бы мог что-нибудь сочинить про мой героизм. А так, – он безнадежно махнул рукой, – много движений и все без достижений… Бутылку поставишь, и будем в расчете!
– Иди в баню, Петрович! Твой пессимизм убивает все живое на километр вокруг! Мое дело написать, а там уж как карта ляжет. – Поздняков повернулся и достаточно жестко сказал Нестерову: – Ждите меня здесь, герои. Я пошел в отдел, надо доложить руководству. Никуда и никому без моей команды не отлучаться.
Он вернулся минут через пятнадцать улыбающийся, довольный, в приподнятом настроении.
– Все нормально, мужики, дело за малым. Сдаем нашего дорогого в КПЗ местной милиции, соответствующие распоряжения они, наверняка, получили, и сегодня же его передадут в следственный отдел Комитета. Коллеги со спецтранспортом и конвоем должны быть во Внуково примерно через два с половиной часа. Отсюда его доставят в Лефортово для проведения первичных следственных мероприятий. Муравьев! Моренов! Остаетесь здесь, по факту передачи Капсалова по телефону доложите оперативному дежурному по Управлению, потом свободны. Остальные – в Москву.
Оперсостав с облегчением вздохнул.
– Петрович, ты на своем транспорте? Пару человек моих возьмешь? Отлично! Золотой ты души человек! За мной уже две бутылки.
Сергей вместе со всеми уже разворачивался к выходу, когда его остановил голос Позднякова.
– Нестеров, ты со мной! Как приехали на «жигулях», так и уедем. Спокойно, не дергайся. На этот раз без риска для жизни, – и, наклонившись, вполголоса добавил: – Поехали, дурила. Андрюха Прокопов ждет! Обмыть же надо это дело!
