Петля. Тoм 1 - страница 47

– Ну как? Все обошлось? – спросил он, подлетая к Шбланке.

– Да, Минко… Можно и так сказать, – не смотря на все попытки казаться спокойным, в кристальном голосе товарища Лана сквозили нотки досады.

– Но я, когда уезжал, слышал выстрелы…

– Не без этого. Пришлось немного пострелять, – тихо и мрачно прокомментировал Командир, спрыгивая со своего коня, потом как-то странно и внимательно посмотрел на него: – Кстати, Аминьо, ты с собой в деревню пушку брал?

– Да…А ч…?

– Она еще у тебя при себе?

– Да… – он приподнял рубашку, показывая торчащую из-под ремня рукоятку. Кое-кто из ребят, насколько он знал, не видели смысла брать с собой оружие в деревню, ведь они шли с миром. А он со своим револьвером никогда не расставался. Следовал примеру Чаби, который частенько говорил, что для воина и бойца оружие становится частью тела.

– Ладно, – удовлетворенно кивнул Командир Хунахпу, -… Просто кто-то из наших обронил револьвер там в деревне. Вот я и ищу, кто… – немного натянуто пояснил он, и сразу же перешел на другую тему: – Вы с Чаби нормально доехали? Никого по дороге не встретили?

– Нет.

– А где он сейчас?

– В палатке. Отдыхает.

– Хотелось бы знать, что это его так утомило? – язвительно усмехнулся проковылявший рядом Тобалио, при этом исподтишка подмигнув ему.

Аминьо предпочел не обращать внимания на попытку подколоть его, вместо этого обратился к Командиру:

– Я решил не будить его, поскольку ему сегодня ночью дежурить, ведь так?

– Да, правильно, – кивнул индеец, – пусть пока поспит.

– Ты наконец-то решил назначить Чаби часовым? – удивился Лан.

– А что?

– Ну, помнится, не так давно ты говорил, что он еще мал для этого.

– Я передумал. Ты был прав, chaq'8, не стоит его излишне опекать. Пусть мой сын привыкает к ответственности. К тому же, я ведь пока не заставляю его брать на себя командование и не отправляю в разведку. Это всего лишь дежурство. С этим любой справится.

…Да, это было обычное дежурство. С этим мог справиться любой, будь эта ночь такая же обычная, как предыдущие. Но все было не так, как обычно. Кто мог подумать, что именно в эту ночь солдаты нападут на их лагерь…

***

На следующий день я втайне от Алессандро, вернулась в дом своего отца. Вернулась только, чтобы сказать ему, что ухожу навсегда, что не намерена жить с человеком, который продал эту страну и обрек народ на унизительное рабство, что не разделяю ни его политических взглядов, ни его этических принципов, ни его этнической принадлежности… Много чего сказала… Сказала, что он специально отослал меня в Америку, потому что стыдился меня – моей индейской крови, сказала, что он никогда не относился ко мне с уважением, как никогда не уважал и мою мать… Сказала, что это он виновен в ее гибели, что это он ее довел, потому что никогда не любил, потому что только использовал… Много что еще сказала… Сказала не потому, что это было правдой – мы оба это прекрасно понимали – а потому, что это были постулаты моей новой веры. А вера в правде не нуждается.

Он слушал молча, с застывшим лицом каменного истукана, высокомерный даже в этом своем безмолвии, в этой неподвижности, в этой полнейшей мертвенной безэмоциональности. И только, когда весь запас моих выдуманных обвинений и упреков иссяк, и я притихла в ожидании хоть какой-то реакции, он, наконец, произнес совершенно нейтральным только непривычно тихим голосом:

– Ну, раз ты ТАК решила – иди. Только не забудь закрыть за собой дверь.