Петушки - страница 3

За школой крутой спуск к речке Берёзке. По этому спуску, мама говорила, они съезжали зимой на портфелях и неслись после уроков домой. Я бы теперь тоже с удовольствием съехал на своём чемодане, но теперь было лето. «Как же всё-таки плохо добираться куда надо без взрослых, которые несут вещи!» спускаться с тяжестью оказалось ещё труднее, чем взбираться. Но, перебравшись по мостку через речку, я уже на своём краю. Здесь уже всё знакомо до боли: каждая яма, каждый лопух, каждый наличник, каждая отметина на бетонной дорожке, каждый кустик. Я иду мимо домов и уже знаю, кто в них живёт. Мне кажется, что даже кур, которых выпустили на день, я узнаю по их хвостам и гребешкам.

А там уже и наша ива показалась и лавочка под ней. Каких-то сто последних шагов – и я дотащился. Я загадываю себе, что когда отлеплю дверь в кухню, бабушка будет у стола стоять ко мне боком, как обычно стоит, когда готовит. Вот и наш палисадник. Я бросаю возле крыльца чемодан с гостинцами. На крыльце всегда заперто, обегаю его, залетаю во двор, где роднее всего пахнет домом, взлетаю на мост, тяну на себя дверь в кухню: и действительно, бабушка возле стола, поворачивает на звук двери голову. «Всё, я в Петушках, я приехал».

Веничка Ерофеев не обманул, Петушки – это действительно то место, куда следовало стремиться. Без петушков я не смог бы понять, что происходит со страной, с моим народом, со мной. Я не знал бы, кто я такой и в чём смысл моей жизни. Но это уже другая история…

Сознавать себя можно определённой

формы куском льда и водой. В первом

случае солнце – зло, во втором —

величайшее благо.

Л. Н. Толстой.

Петушки – это то место, откуда начиналась вселенная. Начиналась для меня. Сам этот момент, момент рождения моей вселенной, – отчётливо врезался в памяти, навсегда в ней и остался. По всей вероятности, было мне тогда чуть больше года. Или что-то около того. Я уже был, но как бы ещё и не был. И вот вдруг случилось чудо: всё то, что было не мной, пугающе неожиданно заполнилось возбуждённо-радостным существом, своей громадностью потрясшим всё моё естество. Как мне теперь представляется, это был дед. Ещё мгновение, и его могучие ручищи вырвали меня из небытия: я полетел на этих руках и уткнулся носом в холодное стекло и впервые в жизни услышал ликующее:

– «Снег!!!»

И это было уже новое потрясение, куда сильнее и глубже прежнего, – передо мной было само пространство. Необъятное и белое пространство. В чистом виде. Хоть оно и было чем-то наполнено, но я тогда ещё не знал, что это такое. Сирень, палисадник, лавочка перед ивой, дома через дорогу, земля, далёкий лес, небо. Всё это мне только предстояло узнать и наполнить всем этим это самое пространство. А в тот момент передо мной было это белое и необъятное, и я в него сразу поверил. Поверил, чувствовалось, раз и навсегда. И, поверив, я начал быть, потому как это пространство света невозможно было ничем заполнить до конца, заполнить так, чтобы пространства не стало. Оно вмещало в себя всё. «Есть оно, – есть и я…»

Наша изба – обычная владимирская изба в три окошка со светёлкой – так и стоит на своём месте. Я могу в неё войти, подойти к тому самому окошку, могу присесть на корточки и смотреть на тот же снег через то же, пахнущее холодом стекло. Только никакого чуда уже не происходит, всё в жизни бывает только раз.

Сейчас-то я знаю не только что, где и как в самих Петушках, но и что за тем дальним лесом, что там дальше, за горизонтом. Я знаю, как устроена Земля, как выглядит наша Галактика. Американцы уже сфотографировали край Вселенной, и этот край так же существует в моём представлении, как и тот белый снег. Но там, на краю, пространство чёрное. И там я – по чувству своему – уже не начинаю, а перестаю быть, превращаясь в ничто. Поэтому порой по-детски хочется обратно, где всё начиналось, но нельзя – Время.