Но не всегда пустыня города в полуденный час одаривала даже самыми «беспонтовыми» корешами. Тогда, не обретя гармонии в бомонде – Серёжа шёл дальше по улице, на угол в огромный «Гастроном» – может, там его ждут люди-зеркала, его отражения с пивными планами? Заходил, а точнее, забредал, и шёл от секции к секции очень неторопливо…
Слоняющегося человека, ковыляющего по бесконечной дороге из ниоткуда в никуда не смущало ничто. Даже капустно-луковая вонь овощного отдела, куда овощи поступали, подгнив уже «на дальних подступах». Не иначе как проклятые страшными заклятиями искушённых в колдовстве, расплодившихся без меры, как кролики в Австралии, прожорливых и бесполезных «научных работников», загоняемых, за ненадобностью, на овощебазы в помощь малочисленным овощехранителям.
Люди в стране Кенарева жили плохо – но не в том смысле, какой придаёт слову «плохо» беспощадная мачеха-история. Они жили плохо не потому, что не могли жить хорошо, а потому что не хотели. Люди замечали только то, чего нет, а что окружало их – не замечали в упор.
Только сверх-наблюдательный от безделья и внутренней пустоты Серёга видел, как много в его провинциальном убогом «Гастрономе» пузатых трёхлитровых банок с яблочным соком, как красиво выстроены жестяными рыцарскими рядами в огромные импрессионистские пирамиды консервные банки с килькой в томате и «завтраком туриста». Под застеклённым холодильным уклоном на алюминиевых поддонах громоздились тушки кур с бумажкой у окорочков: «куры по талонам». Куры выглядели синевато-нездоровыми, но рядом, уже без талонов, и даже «уценённые» – пирамидились здоровенные яйца, может быть, этим курам неродные… Город недавно напугали слухами про сальмонеллёз на птицефабриках, и город резко снизил потребление яиц, теперь даже высший сорт не знали, куда девать…
Это было скучно, неаппетитно, но отнюдь не страшно, не безнадёжно и не смертельно, как рассказывали с утра до ночи такие же нездорово-сизые, как бы отрезанные планкой экрана говорящие головы по телевизору. «Очень плохое снабжение»… Не лучшее, конечно, да ведь и не графьям… Расскажите о том, как оно худо худым людям, веками, как зайцы, глодавшим осиновую кору – они вас на смех подымут!
Баррикадами на пути надуманной драме «нового мышления» (суть которого сводилась к тому, что все тебе должны всё, а ты никому и ничего), громоздились плетёные из толстой проволоки ящики с бутылками молока под широкой крышечкой из фольги, стеклянными баночками-раструбами сметаны, творога и сырков в бумажных неряшливых облатках. Никогда не пропадали с деревянных полок до потолка, напоминавших книжные шкафы, буханки и булки дешёвого хлеба. До того дешёвого, что этим магазинным хлебом с выгодой откармливали скотину вместо силоса…
В непотопляемом рыбном отсеке наблюдался даже, можно сказать, избыток сайры, витрины забаррикадированы банками тушёнки с кашей и макаронными коробами. Проходы заставлены банками с маринованными помидорами, правда зеленоватыми и уксусными… В стране Кенаря всё это торжественно именовалось «голодом». Потому что не было, чего хотелось, а что было – того не хотели…
И вот он, венец всего этого бездумного разрушающегося мира – слоняющийся переросток в плотных лавсановых штанах за 8 рублей пара, производства хивинской швейной фабрики, несносных во всех смыслах: и по сроку службу, и по фасону. Человек без места в трикотажной олимпийке, синей кепке и светло-серых босоножках. Этого, с птичьей фамилией и птичьей судьбой, вполне удовлетворит два часа рассматривать жанровые чеканки наивного стиля на колоннах выстроенного в своё время на манер дворца, продуктового магазина. Что называется, глазеть «ни для чего»…
