– Я полагаю, майор Бриджнорт, – отвечала леди Певерил, которой был не совсем ясен ход рассуждений соседа, – я полагаю, что мы, как гостеприимные хозяева, постараемся избежать всяких напоминаний и намеков на прежние разногласия.
– Ваша искренность и учтивость, миледи, позволяет нам питать такие надежды, – сказал Бриджнорт, – но я вижу, что вы не совсем меня поняли. Я имел в виду обычай произносить тосты и пить за здоровье друг друга крепкие напитки. Обычай этот большинство из нас считает излишним и греховным подстрекательством к распутству и чрезмерному потреблению спиртного. Сверх того, если верить ученым богословам, он заимствован из обихода ослепленных язычников, кои совершали возлияния, заклиная при этом своих идолов, а потому может по справедливости почитаться языческим и бесовским.
Леди Певерил уже успела перебрать все причины, которые могли бы внести разлад в предстоящее торжество; однако последнее, чрезвычайно забавное, хотя и роковое, несоответствие в правилах поведения на пирах совершенно ускользнуло у нее из памяти. Она попыталась успокоить майора, который нахмурил брови с видом человека, решившегося твердо стоять на своем.
– Я готова допустить, уважаемый сосед, что обычай этот по меньшей мере празден и может даже сделаться пагубным, если он ведет к излишествам в употреблении спиртного, что, впрочем, вполне может произойти и без такого обычая, – возразила она. – Однако мне кажется, что, когда привычка эта не имеет подобных последствий, она вполне невинна и представляет собою лишь общепринятый способ выражать добрые пожелания друзьям и верноподданнические чувства нашему монарху; и, не пытаясь принудить к чему-либо тех, кто думает иначе, я просто не знаю, как я могла бы лишить своих гостей и друзей права по старинному английскому обычаю выпить за здоровье короля или за здоровье моего супруга.
– Сударыня, если следовать тому установлению, которое старее других, то самое старинное из всех английских установлений – это папизм; но, к счастью, мы, в отличие от отцов наших, погруженных во мрак, не обречены блуждать во тьме, а, напротив, должны следовать по пути, озаренному светом, воссиявшим внутри нас самих. Я сам имел честь сопровождать лорда – хранителя печати Уайтлока, когда на обеде у обер-камергера Швеции он решительно отказался пить за здоровье королевы Христины{48}, рискуя не только нанести оскорбление присутствующим, но и поставить под угрозу самую цель своего визита. Между тем этого никак нельзя было бы ожидать от столь мудрого человека, если бы он считал подобную угодливость невинной мелочью, а не греховным и заслуживающим осуждения поступком.
– При всем уважении к Уайтлоку, – отвечала леди Певерил, – я остаюсь при своем мнении, хотя, видит бог, отнюдь не одобряю пьянство и разгул. Я охотно пойду навстречу вашим пожеланиям и не стану поощрять все прочие тосты; но неужто нельзя будет провозгласить тост за здоровье короля и Певерила Пика?
– Я не осмелюсь воскурить даже одну девяносто девятую долю грана фимиама на алтаре, воздвигнутом в честь сатаны, – возразил Бриджнорт.
– Как, сэр! – воскликнула леди Певерил. – Вы сравниваете нашего короля Карла и моего благородного супруга и повелителя с сатаной?
– Прошу прощения, сударыня, – отвечал Бриджнорт, – я ничего подобного и в мыслях не имел. Я от всей души желаю доброго здравия королю и сэру Джефри и буду молиться за них обоих. Однако я не вижу, какая может проистечь польза для их здоровья, если я стану причинять ущерб своему собственному, поглощая содержимое четвертных бутылей.
