Ваше Высокопреподобие, Отец-Генерал Сальвадор Родеа Гонсалес,
Позвольте обратиться к Вам с почтением и искренним уважением.
Меня зовут Жан-Мишель Пуатье, я адвокат и член братства Пигмалион. Недавно в моё распоряжение попал редчайший исторический документ, имеющий прямое отношение к ордену Театинцев – подлинная верительная грамота, подписанная Святейшим Папой Павлом IV в 1558 году, в которой, по воле случая, значится моё имя.
Я прилагаю к данному письму скан грамоты, подтверждающий её аутентичность, и предлагаю рассмотреть вопрос о безвозмездной передаче документа в архив ордена.
Взамен я прошу временный доступ к информации и архивным материалам, касающимся темы эликсира бессмертия. Для меня, как для члена братства Пигмалион, это имеет первостепенную важность. Я владею золотым перстнем времён Папы Климента VII, который, согласно традиции, даёт право на получение эликсира от любого, кто располагает знанием или доступом к нему – вне зависимости от обстоятельств.
Я осознаю чувствительность вопроса и рассчитываю на Вашу деликатность. В ближайшие две недели буду находиться в Риме и надеюсь на личную встречу с доверенным лицом Вашего Преподобия для обсуждения возможных шагов.
Буду признателен за ответ и, при необходимости, готов предоставить дополнительные подтверждения.
С почтением,
Жан-Мишель Пуатье,
Адвокат, член братства Пигмалион.
Закончив чтение, Жюли молча провела пальцами по экрану, потом – по виску. Глаза у неё вспыхнули. Щёки залил гневный румянец.
– И когда вы, месье Пуатье, благородный хранитель тайных перстней, собирались мне об этом рассказать?! – выстрелила она. – Что ты, оказывается, не только адвокат, но и член братства Пигмалион? Что у тебя золотой перстень и ты можешь требовать, прости господи, эликсир бессмертия от кого угодно?!
Жан поднял брови, не меняя позы. Его голос прозвучал примиряюще, но с ледяным оттенком:
– Ты давно не поднимала тему братства. А если бы спросила – я бы, конечно, все рассказал. Перстень мне передал друг в Москве. У него чешская часть архива – документы, печати и всякая красота.
Жюли сузила глаза:
– То есть ты и не думал мне об этом говорить, если бы я не увидела это письмо?
– Да брось, – Жан усмехнулся. – Если бы это было критично – ты бы давно всё узнала. У тебя ведь нюх.
– У меня не нюх, а терпение, – процедила она. – И оно, похоже, заканчивается.
Жюли шумно выдохнула и сцепила руки на груди.
– Хорошо. Допустим, верю. Но, может, у тебя есть ещё какие-нибудь «мелочи» по Пигмалиону? Тайные рукописи? Посвящения? Ключи от тридцать третьей двери в Ватикане? Или пока хватит откровений?
Жан выдержал паузу, пристально глядя ей в глаза. Усмехнулся – коротко, без тени веселья:
– Может быть. Всему своё время.
Он наклонился вперёд, сменив тон на жёсткий:
– А теперь займись билетами. И успокойся. Иначе я вообще перестану делиться информацией.
Жюли сверлила его взглядом, губы сжались в тонкую линию. Потом – глубокий вдох, и вдруг: выдох облегчения.
– Ладно. Согласна. Занесло меня. Натура, видимо, художественная. Или нервы ни к чёрту.
Она махнула рукой, откинулась на спинку кресла и рассмеялась – устало, с иронией.
– В любом случае, поздравляю. Наличие перстня меняет дело. Интересно, у твоего московского друга случайно не завалялся перстень и для меня? Хотя бы серебряный?
Она внимательно посмотрела на него, в голосе – всё ещё раздражение, но уже приглушенное.
