Он беспрестанно твердил что-то о дуге времени, которая вот-вот изогнется, после чего несдобровать. К тому же Умрихин, по его уверениям, был никакой уже не Умрихин, а Торпин. Умрихина же он, дескать, видел недавно, и тот отправился начинать все сначала. Татьяна не поняла из этого ничего, но выхода не было. Они втиснулись в подошедший троллейбус. Водитель поначалу отказывался ехать, требуя, чтобы вывели козла, но тут в открытые им для этой цели двери с улицы втиснулся уже знакомый Татьяне верзила в плаще и мятой шляпе, после чего водитель замолчал, а троллейбус поехал.
Пассажиры неприязненно, но очень, впрочем, осторожно поглядывали на бородача, который продолжал без устали жевать, да так активно, будто никогда раньше не ел.
У двери в Татьянину квартиру они приготовились. Козел встал на задних ногах, поджав передние словно для прыжка, наклонил рогатую голову и стоял так, балансируя. Верзила вытянул к двери руку, а бородач запихнул в рот столько еды, что не мог закрыть рот и помогал себе свободной рукой. Все не спускали с двери глаз.
– Он точно здесь, – сказал Татьяне Грехов, единственный из всех не принявший боевой позиции. – Открывайте.
В квартире было тихо. Они осторожно прошли в комнату. На полу валялась веревка, а окно было открыто. Грехов вздохнул, подумал немного, делая в воздухе всякие штуки пальцами в такт мыслям. Посмотрел на Татьяну.
– Понятно. Узлы ослабили, – сказал он. – Помогли. Думали, женщина. Но я вас не виню. Сколько глупости делается вокруг… это не худшая.
Между тем в комнате уже не было ни козла, ни гиганта в шляпе. Грехов подошел к тому месту, где лежал недавно, упав со стула. Повернулся к Татьяне.
И вдруг, словно потеряв равновесие, опустился на колено, схватился руками за все еще лежащий на боку стул, после чего принялся озираться по сторонам. Повертев головой, попробовал встать, но, видно, голова еще кружилась. Он потер лоб рукой.
Татьяна заметила вдруг, что бледная верхняя половина лица, которая делала Грехова непохожим на себя самого и к которой она за это время уже как будто привыкла, приобрела свой обычный цвет. Наблюдая, как он с трудом встает с пола, садится на диван, снова трет лицо, Татьяна ждала и не спешила задавать вопросы, потому что, несмотря на все увиденное и на свою экзотическую профессию, все же оставляла допустимой возможность, что это лишь хитроумный розыгрыш… или что-то подобное.
– Елки-палки, – заговорил, наконец, Грехов. – Что же делать-то?.. На следующем изгибе еще труднее будет. Иди докажи там, что это пин из Пильпанга.
– Докажем, – сказала Татьяна по инерции, привыкнув уже обсуждать то, чего даже и не пыталась понять.
– Да как же ты докажешь!.. – горько воскликнул он. – Ты ж не видела!.. Себя не видела. Мы там все маразматики!.. Не понимаем ни черта. А лет, по виду, не так уж и много. Это он нам все пространство раздолбал!.. Пин этот!..
Немного усилив контуры стен полосатой квартиры, Сопеля сразу заметил лежащего на полу человека. Стараясь не смотреть в его сторону, он попробовал идти, оставив виртуальную квартиру в полупризрачном состоянии. Ничего не получалось. Заставить себя двигаться в такой картинке было все равно что пытаться сдвинуть с места какой-нибудь памятник на улице. Многотонная инерция сковывала все движения.
Сопеля усилил полосатые стены. Еще усилил. Уже почти физически ощущая себя в той квартире, он только колоссальным усилием смог оторвать от пола ногу. Но, отдыхая, почувствовал, как нога медленно опускается на место. Чертова программа, подумал он. И, решив при случае заняться доработкой, перевел взгляд на стены, доводя их до нужной отчетливости. Сразу стало легче.
