Грехов был женат. Татьяна хорошо знала Греховскую супругу: та ходила к ней на платные лекции слушать метафизические рассуждения.
– Настоящий Липтон, – сказала Татьяна, ставя на стол поднос с дымящимися чашками и печеньем.
Грехова всегда удивляла эта фраза, обязательно предшествовавшая чаепитию у Татьяны, и он часто хотел спросить ее: а в других местах не настоящий разве? Но каждый раз сдерживался. Это было не главное.
– Знаешь Умрихина? – спросила Татьяна, садясь за стол напротив него.
Грехов пожал плечами и отпил из чашки.
– Ну это такой замедленный, женат на подружке твоей Ляли. Они вместе ко мне в группу ходят.
Татьяна никогда не упускала возможности напомнить Грехову, что его жена ходит к ней на занятия. Он вздохнул, но промолчал.
– В общем, жена этого Умрихина попросила посмотреть, что с ним. И я его лечила…
Грехов усмехнулся. Теперь уже Татьяна вздохнула и поджала губы. Грехов, считавшийся опытным колдуном, вчистую отрицал энергетическое целительство и признавал лишь хирургию. Это был парадокс в их кругах, где к медицине относились скептически. Но он так же парадоксально вызывал Татьянино уважение, хотя она в этом никогда бы не призналась.
– …лечила, – продолжила она упрямо, – и получилась какая-то непонятная штука. Он видел фрагмент компьютерной игры.
На этих словах она замолчала и стала пить чай, потупив глаза. К концу чашки Грехов спросил:
– Ты словами можешь объяснить? История-то скверная. И никакая это не компьютерная игра.
Он сидел, опершись локтями о стол, и смотрел на скатерть, словно изучая ее.
– Игра, я проверила. А у него забит сексуальный канал, – сказала Татьяна. – Кого там только нет. От мамаши до случайных впечатлений. Все забито.
– Чистить надо.
– Чистила. Его энергией.
Грехов взглянул на нее исподлобья, приподняв бровь.
– Сейчас я тебе покажу, – сказала она.
Они оба, замолчав, закрыли глаза.
– Нет. Это не его энергия.
– А чья же?
– Твоя.
– Сере-ежа… – самолюбиво засмеялась Татьяна. – Ты кем меня считаешь…
– Твоя, твоя, – сказал он. – Вон та вон дуга… в квадрат вписана. Я ее часто у тебя замечаю.
– Моя дуга не может попасть в квадрат! – возмущенно возразила она.
Грехов некоторое время смотрел на нее, осмысливая сказанное, потом все же сказал:
– Элементарно.
– Да ты что!.. Сережа!.. Я думала, ты специалист, а ты вон как…
– Подожди, – миролюбиво произнес Грехов. – Давай сегодня, ну… в три часа. Ровно. Посмотрим.
– Хорошо, – сразу кивнула Татьяна. – Договорились.
Дальше разговор смялся. Будто на колдобину наехали. Грехов попрощался и ушел. А в три часа ночи она уже лежала на диване, том самом, где этим днем по-кабаньи визжал Умрихин, и ждала, когда объявится Грехов.
Он появился сидящим в позе лотоса – прилетел, крутясь и покачиваясь, как летательный аппарат. Конечно, это было лишь Татьяниным впечатлением, но уж как видела, так видела. Главное, что прилетел.
Она не знала никого другого, кто мог бы так свободно лазить по времени во время медитаций, поэтому работать с Греховым было удовольствием.
– Ну, – сказал он. – Давай смотреть. Вспомни, как было.
Татьяна сосредоточилась на недавнем сеансе. Быстро промелькнули воспоминания, захватив и сбежавшее вечером из кастрюли молоко, но в основном картина восстановилась: комната, Татьяна лечит.
– Вот, смотри, – сразу сказал Грехов. – И еще смотри, вон там.
Он показывал в угол комнаты. Там стоял человек… темный силуэт, неподвижный. Он был окружен легким светящимся облаком того же цвета, что и энергия, которую Татьяна гнала по сексуальному каналу Умрихина. А ближе к ней, за ее спиной, оказался и второй, в каких-то обносках, с виду страшноватый. Она вдруг похолодела и чуть не потеряла картинку. Над ней, Татьяной, работающей в тот момент с Умрихиным, висел символ, о котором они говорили с Греховым. Дуга, заключенная в квадрат.
