Собственно говоря, ничего не предвещало беды… мог бы я сказать. Но ни черта подобного. С самой первой минуты мне надо было подумать о том, что в этом месте никогда ни черта нормально не получается. Мой разум затмевало желание, как можно быстрее тряхнуть настоящего Ванечкина за шиворот и добиться, чтоб он разблокировал мои способности. Думаю, страх за сестру точно послужит хорошим стимулом.
– Сынок… ты так изменился.
Мать сидела на лавочке и все время смотрела на меня ласковым, тёплым взглядом. Даже как-то не по себе стало. Честное слово. В ее глазах я отчётливо видел самую настоящую… наверное, любовь… и это меня немного напрягало. Где-то в глубине души возилось нечто похожее на чувство вины.
– Так и знала, что пионерский лагерь пойдет тебе на пользу. Ты прямо как-то возмужал. Даже вести себя стал иначе. Друзья, опять же, появились. А то все один да один…
Наивная женщина… Знала бы она, какой «сюрприз» ждет ее в конце дня, сильно не радовалась бы. Я хотел ей ответить что-то подходящее случаю, но вдруг меня снова, очень между прочим неожиданно, шандарахнуло воспоминанием Ванечкина.
Лето. Кухня. Открытое окно. С улицы пахнет горячим асфальтом. Думаю, что это была именоо кухня, потому что в углу стояла двухконфорочная плита, у противоположной стены – холодильник.
За круглым столом сидел Петя. Он самоотверженно пытался проглотить зеленоватый омлет, которым был набит его рот. Почему цвет еды выглядел столь странно, даже не берусь предположить. Судя по тому, что на зубах у Пети что-то постоянно скрипело, омлет был еще и со скорлупками.
Ванечкин покосился в сторону мусорного ведра, подумал, туда выбрасывать омлет нельзя, мать сразу увидит, расстроится. Можно выбросить в окно, но вряд ли за это соседи погладят по головке. Прямо под окном стоят лавочки, на которых именно сейчас сидят мужики и режутся в домино. Кроме того, Дашка из комнаты следит за ним, как ястреб. Если что, сразу же донесет. А мать сказала, перед уходом в школу нужно хорошо покушать. Но ее отвратная стряпня давно стала семейной легендой. Бабушка, когда приезжает к ним в гости, категорически отказывается от завтрака. Впрочем, от обеда и ужина тоже. Потом вздыхает и приступает к готовке сама.
Ванечкин с тоской посмотрел на омлет. Его еще до сих пор мутило после вчерашней жареной свинины. Кажется, это была свинина… Петя тяжело вздохнул. Он нервничал, переживал. Ему очень не хотелось обижать мать. Но есть ее стряпню он все равно не мог. Большую часть «вкуснятины» Ванечкину, в итоге, удалось спрятать в бумажку из-под конфет. Он положил сверток в карман и потом выбросил его на улице…
– Петя… Ты чего? Задумался? Петь…
Я тряхнул головой и уставился на мать Ванечкина. Вид у меня, наверное, был очень дурацкий. Просто… черт… Похоже этот дебильный пионер, чтоб ему пусто было, решил со мной общаться… Только что снова вкинул воспоминание, пропущенное через прогнозирование. Я опять не просто видел это событие, я в нем присутствовал. Ванечкин словно хотел мне показать, на конкретном примере, что он любит свою мать…
Ну, или я вообще сошел с ума. А это маловероятно. То есть мы с Петей типа… типа разговариваем, что ли?
– Сынок, с тобой все хорошо? – Мать потянулась вперед и положила мне руку на лоб. Как только ее ладонь коснулась моей головы, я почувствовал внутри весьма ощутимый пинок и яркое, очень резкое раздражение.
