– Луше вам дать местоукасание ваших военных и техники на территории Испании, а также расскасать подровную тактику боя, какие басы совирались атаковать. В овмен на это вам сохранят шиснь и вы вудете отпушены домой, на рродину.
Тем временем за соседней стенкой послышалась пощечина, звуки борьбы и женские вскрики.
– Стойте, стойте, прекратите это, – заговорил Николай, который давно и по уши был неравнодушен к Марго, – если я – тут у него пересохло горло и стало трудно произносить слова, ведь, немудрено дело, предательство! – если я расскажу все, что знаю, что вы хотите, вы… отпустите ее?
– Конешно, конешно, отпустим вашу сеньорритту, покасывай все.
Николай молча ткнул на какие-то участки на карте и показал направление боя. Франкисты довольно закивали, но Марго не замолкала, были слышны звуки побоев и падения истерзанного тела на пол и удары о стену.
– Отпустите ее, вы же обещали!
– Неушели? Обешания врагу нишего не стоят, вы пришли к нам с войной, её и получайте.
Дальше был удар, который вырубил на несколько часов.
С другими пытаемыми была та же дилемма: рассказывать и иметь призрачный шанс на спасение или молчать и умирать.
Мне был предложен еще более бесчеловечный выбор: обменять себя или Марго на троих наших! И тыкнули списком, уверяя, что все остальные уже приняли это предложение. Но я не поверил, не могло такого быть, не так нас воспитывали, не предателями. Как можно спасти себя, подставив других, да еще и троих человек? Только изверг мог придумать такую извращенную затею.
Эмоции не взяли верх, о чем я буду корить себя будут всю жизнь. Но выбора и не было: дорогой тебе человек или твои товарищи. Вот так бывает: исполняешь свой долг, а сердце разрывает от боли и отчаяния. Но солдат – защитник родины все же победил в нас простого человека. Что выдал им Николай и как это повлияло на дальнейший исход боев – история умалчивает.
***
Новый 1937-й год мы встретили в подвальчике, как и грядущие двадцать четыре дня. Говорить об этом времени не хочется, вспоминать особо нечего. Крысы, мыши, грязь и сырость, а еще звук дождя. После этого я перестал его любить и стал скорее ненавидеть. В ту пору в Испании шли сильные дожди – опостылел этот звук, абсолютно заунывный и угнетающий, так же как и периодические пытки и издевательства будущих франкистов, а попросту фашистов. Тех, кого мы встретим через четыре года, но уже на своей земле, говорящих на немецком, итальянском, да и на испанском тоже.
Мы были в далекой Испании, но тогда не смогли до конца разбить зарождавшуюся гидру, которая боролась с нашими идеологическими братьями. И вот свершилось чудо. Двадцать пятого января, нас спасли наши. Через обмен военнопленными. Но без Маргариты. Тогда, в первый день плена, мы видели ее в последний раз, слышали звуки пыток и ее стоны отчаяния, но ничего не смогли сделать. Я не хочу даже говорить о том, как смотрел на нее тот самый испанец, и думать о том, что он сделал с ней наверняка в тот вечер. Ее не был в списках обмена пленных, как и в списках погибших, она пропала, как будто и не пересекала границ Испании – кстати об этом нам запретили говорить навсегда, но так как больше нет страны нашей, то и я все же скажу это. Нас обменяли на севере Мадрида, на местных фалангистов и двух европейцев со стороны республики. Спустя два дня мы летели на самолетах назад. С нами поработали силовики, долго допрашивали, подозревали как перебежчиков, но все обошлось. Нас освободили и приказали молчать. Дали работу, к удивлению, не сгноили в лагерях. Маргариту официально признали без вести пропавшей. Запили мы, помню, тогда, ничем иным не удавалось заглушить тоску. А Дальше начались чистки в городе. Как и говорил я, коснулось моего отца и родственников остальных.
