Пиромания. Между Геростратом и Прометеем - страница 21

Запах свежеиспеченной сдобы тревожил не на шутку, но Грета долго не могла выбрать, что же купить в станционной кондитерской лавке. Последнее время изобилие выбора чаще всего вызывало слезы.

Еще изнутри, из холла станции, Грета заметила, что ветер разогнал тучи и солнце играет желтыми бликами на Берлинской телебашне. Грета вышла из здания вокзала и пошла в скверик, откусывая от калача на ходу. Она с ногами залезла на скамейку и попыталась сгруппироваться как можно крепче: знобило все сильнее. Солнечные блики на никелированных деталях проезжающих автомобилей взрывались в глазах остервенело прыгающими зайчиками, прогнать которых удавалось только минутным сидением с закрытыми глазами. Ее клонило в сон, и она заснула прямо с калачом в руках.

Люди проходили мимо, не обращая на нее внимания. Будь она хорошо одета, возможно, кто-нибудь и поинтересовался бы ее здоровьем, но она выглядела бродягой, а бродягам, как всем известно, нравится жить так, как они хотят, и прохожие полагали, что предложение помощи может вызвать гневную ругань девочки, которая просто решила поспать в скверике на Александерплац.

Грета проснулась, с удивлением осмотрелась по сторонам, обнаружила калач в руке и собралась было откусить, как вдруг заметила черного ризеншнауцера, наблюдающего за ней, слегка склонив голову набок. Грета отломила кусок и протянула собаке. Пес тут же подбежал и, с удовольствием съев кусок, с ожиданием посмотрел на Грету снова.

Грета огляделась, но хозяев собаки не было видно. Она бросила псу еще кусок, и пес так же стремительно его съел. Грета похлопала себя по ноге, пес вскочил на скамейку и положил голову ей на колени. Только тут Грета заметила, как пес худ и грязен и что на нем нет ошейника.

– Ты чей? Неужели и ты никому не нужен?

Грета ласково потрепала пса по голове:

– Такой славный пес не может быть никому не нужен… я два года просила купить мне собаку…

С псом было теплее. Грета обняла его и стала кормить калачом.

Но пора было на работу, и Грета, прихватив с собой пса, вернулась на вокзал.

Люди, спешащие пустым переходом метро, редко смотрели на Грету, сидящую в обнимку с ризеншнауцером, с пустой банкой перед собой. Прохожие казались ей расплывающимися в движении разноцветными пятнами. Она смотрела на них и чувствовала отстраненность, словно видит этих людей в музыкальном клипе, она даже представила, как сама выглядит со стороны, и подумала, что можно было бы снять забавный клип для какого-нибудь Evanescence или Einstürzende Neubauten.

Грета понимала, что люди, конечно, замечают ее. Они просто делают вид, что не замечают. И даже не оттого, что им жалко пятидесяти центов, а только потому, что не хотят царапать сетчатку глаз видом ненужных, нуждающихся в помощи людей. Но – наконец у Греты есть хоть кто-то, с кем можно поговорить. Она погладила пса по голове и почесала за ухом.

– Они не понимают, как это бывает, когда поговорить не с кем. Запах псины, говорят. У отца аллергия на шерсть! Посмотри лучше телевизор! А у меня аллергия на отца! И я не умею разговаривать с телевизором. Да, пес? Как тебя зовут-то? Давай я буду звать тебя Бликса! Как Бликсу Баргельда! Хорошо? А теперь, представляешь, штуку готовы отдать тому, кто найдет меня. Прикинь?

Она показала собаке мятый листок, и пес внимательно посмотрел на объявление. Грета улыбнулась: все-таки приятно, что родители решили раскошелиться, значит она хоть что-нибудь для них значит.