Честно признаюсь, Серкидон, я на том суде не был, не сидел ни в первых, ни в последних рядах. А посему нужен нам надёжный источник, из которого будем черпать.
Предлагаю Вам, Серкидон, весьма достойную кандидатуру. «Я не предвижу возражений на представление моё»61. Маргарет Дуди62 – профессор литературы, автор многочисленных увлекательных книг, среди которых есть и книга под названием «Афинский яд».
Чу… Серкидон! Внимательно слушаем глашатая:
«Сегодня мы судим Мнесарет, дочь Эпикла из Феспии, известную под именем Фрины, которая обвиняется в святотатстве. Она глумилась над священными обрядами Элевсинских мистерий, тем самым нанеся тяжкое оскорбление Деметре и Коре. Помимо этого, Мнесарет ввела в город нового бога, не принадлежащего к городскому пантеону, – Исодета-Распределителя, в честь которого устроила ритуальное шествие с танцами. Сии действия свидетельствуют о порочности и безбожии Мнесарет и трактуются как попытка совращения афинских юношей и девушек, принимавших участие в противоправном шествии».
Примерно такие же обвинения были предъявлены Фидию, Сократу, и зло восторжествовало. Зачем же ему, Злу, придумывать что-то новое, если всё так хорошо получается?
Представим участников соревновательного процесса афинского правосудия. Обвинитель – подлый безбородый. Защиту Фрины взял на себя благородный оратор Гиперид63.
Что же инкриминировал со своего пенька обвинитель?
Долго говорил пакостник, из пустого в порожнее переливал. Цель у него была – говорить долго. «И это в нашем-то городе благочестивом… Ох, вливается яд в юные души… А доколе?.. А не пора ли?.. И что же такое творится… Так покончим же навсегда… Так раздавим гадину…»
Долгое говорение создавало видимость большой предварительной работы, вдобавок, заседающие слушать устают. Да и просто мёрзнут. Наконец, перешли к свидетельским показаниям. Поскольку женщины в Афинский суд не допускались, их свидетельства были зачитаны. Вот что показала хозяйка увеселительного заведения:
«Я, Трифена, вольноотпущенница, рождённая от рабыни, некогда принадлежавшей Ферекрату Афинскому, свидетельствую, что являюсь хозяйкой…»
Далее следовало, что на означенном мероприятии она не присутствовала, ничего непристойного не слышала, а женщину по имени Фрина знает только с хорошей стороны: щедра, обходительна, благовоспитанна. То есть ничем Трифена обвинение не порадовала, а между строк читалось лично к обвинителю адресованное: «Если ты, козёл вонючий, попутно и мне хотел бяку сделать, то учти, ко мне такие люди захаживают, которым раздавить тебя, клопа позорного, раз плюнуть…»
Девушки Трифены, работающие порно (отсюда слово – порнография), были рабыни и давали показания под пыткой. Но ни одна не приобщила к обвинению ничего существенного: «была в другой комнате…», «была занята с клиентом…», «пьяная была – ничего толком не помню…», «всё хорошо помню – выпивали, закусывали, было весело…».
Но вот далее свидетельствовали посетители, которых проинструктировать Трифена не могла. Некто Эвбул, сын Ксенофонта из Мелиты:
«Я видел Фрину в публичном доме. Я пришел туда с пира в доме Архимеда, и мы все смеялись и шутили. Да, мы пришли комосом64 и всю дорогу танцевали. Мы были изрядно навеселе. Мне неизвестно, пила ли Мнесарет и где она была до того, как появилась у Трифены. И вдруг Фрина, то есть Мнесарет, назвала себя Деметрой. Она стала распевать гимны Деметре, и никто не мог ей помешать. Кухарки дали Фрине пшеничные колосья, которые она водрузила себе на голову. Нет, я не хочу повторять ее слова, ибо не желаю совершать святотатства. Но ее гимн начинался со слов: «Я безутешная мать, я Деметра, покинута всеми», а ближе к концу она сказала: «Ем я цицейон»… При этом Фрина ела овсяную похлебку – ужин какой-то рабыни. А потом вскричала: «Я служу Исодету, Богу Равенства» – и возглавила шествие. Да, я принял в нем участие, но лишь на следующий день понял, что произошло. Там были факелы, а музыканты играли на разных инструментах».
