Письма Никодима - страница 33

– Справедливо сказано, Равви, – произнес я, – Всевышнего следует любить всеми силами своими, а ближнего – как самого себя. Это важнее, чем любые приношения и жертвы.

Он поднял на меня глаза, которые перед тем на секунду прикрыл, и меня словно обожгло их блеском: так продрогшее тело ощущает глоток горячего молока. Он проговорил медленно, не спуская с меня глаз:

– Ты близок к Царству Небесному…

Следует ли это расценивать как похвалу? Откровенно говоря, не настолько уж она для меня и лестна. Если я, фарисей, только «близок», то что говорить об этих крикливых амхаарцах, которые Его окружают? Но это не была похвала. Если бы Он хотел похвалить меня за разумно высказанную мысль, Он бы сделал это иначе. Похоже, что Его слова не имели никакого отношения к тому, что я сказал. «… близок…» Или все-таки дело в том, что я признал Его правоту? Или же?.. Я, однако, склонен думать, что Он тем самым определил мне место «близко к Царству» и именно там меня видит или хочет видеть… Учитель последовал дальше, а я за Ним.

Вот уже несколько дней, как я хожу за Ним, блуждая по лугам, присаживаясь на траву, чтобы послушать Его поучения, удивляясь чудесам, которые Он творит всякий день. Иногда я делю с ним трапезу. Жизнь Его неприхотлива: ночь по большей части Он проводит в поле, где-нибудь у костра, завернувшись в плащ. Когда все засыпают, Он встает, восходит на ближайший холм и молится. Питается Он скромно, чем придется, и только тем, что Ему приносят. Нередко народ так донимает Его, что Он и вовсе забывает о еде. В течение дня Он никогда не бывает один, Его всегда окружает толпа, жаждущая Его слов и деяний. Когда же случайные слушатели уходят, при Нем остается небольшая стайка учеников – Его постоянных и нераздельных спутников. К ним Он относится как к Своим ближайшим друзьям. Но что это за ученики! Впрочем, Он Сам их выбрал среди многих других. Но что за выбор! Можно подумать, что Он был слеп. Их двенадцать человек, большинство из них – местные рыбаки, люди простые и невежественные. Некоторых из них я видел год назад на Иордане. Особенно мне запомнился тот длинный верзила с грубым топорным лицом и бубнящим, как арабский бубен, голосом. Он не в меру хвастлив, высокомерен и болтлив, и рот у него никогда не закрывается. Остальные тоже хороши. Они, кажется, страшно гордятся тем, что Он выбрал их Себе в спутники, и потому со всеми остальными держатся крайне заносчиво. Зато друг с другом они сцепляются сколько влезет. Каждый считает себя лучше других и желает быть после Учителя первым. Пока говорит Он – они молчат, но стоит Ему только закрыть рот или на секунду отойти, они немедля начинают препираться. В воздухе повисает брань. Стоит их немного послушать, когда Назарянина нет поблизости, тут же хочется унести ноги подальше в полной уверенности, что угодил в компанию пьянчуг. Благодаря своей приближенности к Учителю, они ждут для себя небывалой славы в будущем. В самом деле, что за странная прихоть допустить до себя подобный сброд!

Громогласного рыбака зовут Симон сын Ионы. С ним его брат Андрей. Кроме того, имеются еще два других брата-рыбака, Иаков и Иоанн, которых Учитель назвал «сынами грома»! Иоанн еще почти мальчик, с девически красивым лицом (кажется, это его я видел тогда на Иордане), но руки у него уже огрубели от канатов, а язык не менее груб, чем у остальных. Потом идет Филипп, туповатый на вид парень, который поочередно чему-нибудь то удивляется, то огорчается; когда Учителю случается справиться с каким-либо затруднением, он проявляет бурную радость: хлопает в ладоши, издает восклицания, поет. Еще есть Нафанаил, родом из Каны, считающий себя (неизвестно почему) умнее всех, – этакий деревенский спесивец. Вместе с ним Симон, тоже из Каны, бывший зилот, а может, даже стражник: его выкинули оттуда, кажется, за мелкие кражи или за что-то в этом роде. Он тоже воображает о себе невесть что, кажется, по той причине, что он когда-то принимал участие в нападении на пьяных легионеров. Наконец, Фома – мелкий ремесленник, такой же порывистый, как Симон, и такой же бессмысленный в своих порывах. Эти двое без конца наскакивают друг на друга. Их полная противоположность – Матфей, самое большое убожество, какое только можно было найти! Все прочие просто амхаарцы, а этот к тому же еще и был мытарем: он служил нечистым, собирая подати для римлян! Несмотря на это, Назарянин и его приблизил к Себе. Матфей ходит за Ним почти всегда молча и только пугливо озирается по сторонам, не собирается ли кто побить его камнями.