– Галя, разве так можно! Ты же девочка! Почему мать тебя не научила быть аккуратной. Вот как, скажи, с тобой можно пойти в гости?
– Я не хочу в гости. Я хочу быть дома.
– Нет, мы должны ходить в гости. Но для этого надо научиться правильно вести себя за столом.
Бабушка ежедневно воспитывала меня, ей не нравилось всё, что бы я ни делала. Мама терпеливо молчала, папа тоже. Они избегали конфликтов как могли.
– Галя, смотри, как правильно есть яйцо всмятку! Проделав дырочку… Видишь, какая дырочка у меня? Я сняла скорлупу только на макушке…
От слова «макушка» меня раздирал смех. Я стучала себя ложкой по своей макушке, за что получала снова подзатыльник от отца.
– Слушай бабушку и делай так, как она говорит. Не безобразничай!
Я ненавидела эти яйца. Мне хотелось взять яйцо, засунуть целиком в рот и разжевать!
– Леонид, не трогай девочку – я сама… Теперь, Галя, надо взять солонку, слегка присолить через дырочку внутренность яйца и ложечкой размешать!
Странной ложечкой с тупым концом я медленно месила белок с желтком, при этом разламывая бока яйца. Нечаянно, конечно, не нарочно же!
– Вот неуклюжая! Не получится из тебя барышни. Нет, не получится.
Я старалась как можно скорее съесть эту дурацкую бело-жёлтую жижу, тщательно очищая внутренние стенки скорлупы. И одним яйцом никогда не наедалась. Мне было непонятно, как это все молчат и не требуют у бабушки добавки.
В это время бабушка уже намазывала шоколадным маслом, тонким прозрачным слоем, кусочки ароматного батона и подавала каждому в руку. Мне хотелось, чтобы слой масла был толстым, чтобы можно было сначала съесть масло, а потом уже приступить к поглощению белого батона. Но масло так прочно вмазывалось в мякоть хлеба, что слизывать было уже нечего. Чайные фарфоровые, в зелёный горошек, чашки на блюдцах наполнялись горячим чаем. Можно было пить из блюдца: осторожно наклоняя чашку, наливать понемногу и не спеша, аккуратно отхлёбывать.
– Галя, ну кто же так пьёт чай! Не швыркай так громко, это некрасиво!.. Куда так дуешь? Брызги же летят во все стороны. Галя!..
Но мне было не до замечаний. Мне хотелось всего сразу и поскорее!
Никто не роптал, все выходили из-за стола, благодарили бабушку за завтрак. Меня заставляли произнести это нелюбимое слово – «спасибо». А я, практически голодная, выдавливала его сквозь слёзы. Мне хотелось есть!
Я очень хотела большой кусок белого батона с толстым слоем шоколадного масла. За это, высказанное вслух, снова получала подзатыльник и отправлялась в угол с игрушками. Среди игрушек была кукольная посуда. Её мне подарила бабушка. Посуда была настоящая, фарфоровая, разрисованная голубенькими незабудками. И пашотница была тоже. И я с удовольствием обучала кукол есть яйца всмятку, щедро раздавая им подзатыльники.
Письмо 12. Про оливье
Никогда в нашей семье не приветствовались салаты, кроме маминого, приготовленного из своих овощей, выращенных в огороде. Всю жизнь родители резали огурцы, колбасу, селёдку и прочие продукты в разные тарелки. Огурчики – значит огурчики. Селёдочка – значит с лучком и полита маслицем. Вот так ласково, с любовью и нежностью называли мама и отец каждый кусочек простого, доступного продукта. Остатки хлеба – на сухарики. Не на сухари – безобразные ломти засохшего хлеба, а на аккуратно порезанные кубики, засушенные до румянца в духовке. Сухарики обожали все. Любила их грызть и я. Даже на уроках.
