– Иди, отец. Спасибо тебе за кожух. Коли жив останусь – детям своим передам, как память. А теперь иди. Да только смотри, сегодня же уезжай. Не то и тебя шлёпнут, и меня рядом к стенке поставят. Отряд завтра вернётся, школу будем делать. Сегодня же, слышишь?
– Уйдём, сынку, сразу уйдём. Я жить хочу и семью не брошу. А тебе – дай Боже здоровья. Не теряй душу свою, – и, повернувшись, скрылся у ставка, возвращаясь незамеченным к дому.
Красноармеец снял шинель, поёживаясь от лютого холода, надел кожух. Тёплый мех прильнул к озябшему телу, отогревая застывшую кровь. И на сердце полегчало – не взял грех на душу. – Да и какой он враг, тот мужик. Вон, четверо мальцов по лавкам. А разве его отец согласился бы свой дом вот просто так отдать, детей обездолить? Правильно сделал, что отпустил. Правильно. – Он скатал шинель, закинул винтовку за плечо и быстро зашагал вслед ушедшему отряду.
***
Секлетия, будто потерянная, сидела посреди горницы. Вокруг валялись черепки разбитой посуды. Из кухни тянуло смрадом горелой каши, вывернутой из перевернутого казанка прямо на горячие угли. Испуганно молчали старшие дети. Затихла Ганнуся, судорожно вздыхая после долгого плача. Перестал всхлипывать маленький Миколка, лишь потирал ушибленные места. Смерть стояла в углу и спокойно наблюдала за обездоленной и осиротевшей семьёй.
– Как же так, – думала Селя, – как же так? Петлюровцы отца зарубили. Красные мужа расстреляли. Разве так может быть? Разве по справедливости? И как жить теперь. Петро…
***
Тихо отворилась входная дверь.
– Тату, вы? – вскинулся Макар, – тату!
– Ш-ш-ш, сынку. Тихо. Селя, чуешь? Селя, живой я. Собирайся. Уходить надо. Тихо только.
Наступая в темноте на черепки и скользкие остатки каши, Петро подошёл к онемевшей жене, обнял за плечи:
– Собирай детей. Сегодня ночью нам уйти надо. А не то дострелят меня. Макар, – он повернулся к старшему сыну, – ты беги до деда Иосифа, да скажи ему, что обошлось, живой я. Но только говорить того никому нельзя. Попроси еды какой, если есть нам в дорогу. У нас из хаты всё забрали. Скоренько. Ночь хоть и долгая, только времени мало. А ты, Иванку – до бабы Усти. Да чтоб вас никто не видел. Понятно?
***
Они ушли за два часа до рассвета. В котомках лежал хлеб, лук. Петро взял с собой нож, которым забивал кабанов, и книгу «История Украины». Селя несла иконы и Библию. По животу и спине у неё бежали горячие солёные струйки, разъедающие кожу. Дай, Боже, здоровья Марусе-соседке – она принесла им большой пласт сала. Сама обернула им Селю, сама привязала до живота. Чтоб с голоду не померли в дороге.
– Тату, а где ваш новый кожух? – спросил Миколка. В его котомке лежала книга по пчеловодству, и он с трудом поспевал за старшими, стараясь не отстать.
– Кожух? – Батько улыбнулся, – а я его обменял. Очень удачно.
– А на что, тату?
– На жизнь, сынку, на жизнь.
13.08.2013
– Вчера умер отец… – Нежная трель телефона вытащила Машу из сладких снов. Она хотела поспать сегодня, на работу ей к двенадцати. И вот позвонила Тоня.
– Мы с Тимкой едем на похороны в четверг… – Дочь продолжала говорить что-то, но Маша уже не слышала.
***
…Гриша был щедр и галантен. Подавал руку при выходе из автобуса, помогал надевать пальто. Девчонки завидовали, но один из его сокурсников посоветовал ей быть осторожнее, мол, не так Гриня хорош, как хочет казаться. Маша тогда разозлилась – Иван ухаживал за ней, но она выбрала Гришу.
