Письмо из деревни (сборник) - страница 5



Зима в этом году пришла рано, в первой половине ноября. Двое суток, не прекращаясь, мела метель. Белый снежный туман поглотил всё пространство, лишив видимости. Когда эта мистерия преображения закончилась, мир предстал убелённым. Чёрный фон сменился белым, чистым загрунтованным холстом. Небо по-прежнему оставалось серым, грязные клочья облаков разнообразили пейзаж оттенками серого. Ветер гонял над полем снежную пыль. Поле, ещё недавно заполненное золотыми колосьями, давшее столько зёрен, крупинок жизни, превратилось в чёрный, а затем в белый квадрат. Белая бесструктурная гладь, над которой носится ветер, – как близко это к началу мира! Глаз, упёршись в белое, обанкрочивает предметность, расстояние, время. Мысль тускнеет и умолкает. Есть только белое, белое ничто, которое, обретая форму, становится квадратом, обрамляется лесом и, обретая имя, становится полем. Бывшим полем Башкатовского совхоза, на котором так и не удалось построить коммунизм…

* * *
Огромный светлый свод, бесплотный и пустой.
Стыл в звёздном холоде – пустая бесконечность,
Столь недоступная для жалобы людской, —
И в зеркале его застыла зримо вечность.
Морозом скована серебряная даль,
Морозом скованы ветра, и тишь, и скалы,
И плоские поля; мороз дробит хрусталь
Просторов голубых, где звёзд сияют жала.
Немотствуют леса, моря, и этот свод,
И ровный блеск его, недвижный и язвящий!
Никто не возмутит, никто не пресечёт
Владычество снегов, покой вселенной спящей.
Недвижность мёртвая. В провалах снежной тьмы
Зажат безмолвный мир тисками стали строгой, —
И в сердце страх живёт пред царствием зимы,
Боязнь огромного и ледяного бога.
[Эмиль Верхарн]
ноябрь 2007 – ноябрь 2015

Клеймёново

Тютчев и Фет. Почему они названы здесь вместе? Были Пушкин и Лермонтов. Они ушли из жизни, едва почав золотой век. Тютчев и Фет заполнили относительную пустоту в русской поэзии с 1840-х по 1890-е годы. А потом взрыв: Анненский, Блок, Сологуб и все, все, все…

Как скачкообразно развивалась поэзия! Пришёл Пушкин и над мощами классицизма совершил маленькую революцию. Начал писать стихи по-новому. Создал свой язык. Открыл новые темы. Новое звучание.

Лермонтов пережил его всего на четыре года. Потом допевать век остались двое – Фет и Тютчев. Их стих красив, спокоен, романтичен. Наполнен любовью. В нём нет лишней изысканности, нет надрыва. Именно поэтому о них часто забывают, строят мост прямо от Пушкина и Лермонтова к Анненскому и Блоку. Но у Фета и Тютчева есть мысль, глубина и редкое воссоединение всего себя с природой и миром. В этом –

правда их поэзии.

Потом пришла Цветаева, и снова – маленькая революция. Совсем другое чувство языка, пластика другая. От медлительных, плавных движений пушкинской речи переход к рваным, коротким, пёстрым цветаевским стихам. От огня к искре.

Но если быть хронологически честным, то следует держать в виду не связку Пушкин – Лермонтов и Тютчев – Фет, но Пушкин – Тютчев, Лермонтов – Фет. Пушкин и Тютчев были ровесниками. Когда Пушкин покорял и насыщал стихами Россию, Тютчев служил чиновником в Мюнхене. Всю пушкинскую эпоху он просидел за границей. Стихи начал печатать уже после смерти Пушкина, как второстепенное занятие…

И всё же снова – Фет и Тютчев. Два голоса, которые заполнили пустоту середины XIX века. Два рубина между золотым и серебряным веком. Они прожили долгую, относительно спокойную жизнь длиной в семьдесят лет, поскольку не были ни «героями», ни «гениями». В «эпоху гениев» никто из поэтов так долго не жил.