Письмо к моей дочери - страница 5

Я запомнила, куда он положил бритву. Если дотянуться, можно будет покончить с собой – хоть не дам ему порадоваться, что он меня убил.

Я начала молиться.

Я вплывала в молитву и выныривала обратно, вплывала и выплывала из беспамятства, а потом услышала в коридоре крики. Узнала мамин голос.

– Ломайте. Ломайте эту сукину дверь. Там моя девочка.

Дерево застонало, треснуло, дверь поддалась, в проеме показалась моя мама. Увидела меня и потеряла сознание. Единственный раз в жизни, как она мне потом призналась.

Вида моего лица, распухшего вдвое, и зубов, впившихся в губу, она не выдержала. И упала. Вслед за ней вошли три здоровенных бугая. Двое подняли ее, у них на руках она более или менее очухалась. Они поднесли ее к моей постели.

– Доченька, доченька, прости меня! – От каждого ее касания я невольно морщилась. – Вызывайте скорую. А я придушу этого гада. Прости меня.

Как и все матери, она чувствовала себя виноватой за все страшное, что случалось с ее детьми.

Я не могла говорить, не в силах была даже к ней прикоснуться, но никогда не любила ее так сильно как в тот миг в душной вонючей комнатенке.

Она погладила меня по лицу, по руке.

– Лапушка, чьи-то молитвы были услышаны. Никто не знал, как найти этого Марка, даже Бойд Пучинелли. Но Марк пошел в магазинчик за соком, а тут два пацаненка ограбили табачный лоток.

Она принялась рассказывать:

– Когда появилась полицейская машина, пацаны бросили сигаретные пачки Марку в машину. А когда он сам попытался туда сесть, его арестовали. Он орал, что ни в чем не виноват, но ему не поверили и отвезли в кутузку. Позволили сделать звонок – и он позвонил Бойду Пучинелли. Бойд сам снял трубку.

Марк сказал:

– Меня зовут Марк Джонс, живу на Оук-стрит. С собой у меня денег нет, но большая сумма оставлена у квартирной хозяйки. Позвоните ей, она спустится и вынесет сколько нужно.

Бойд спросил:

– А на улице тебя как кличут?

Марк ответил:

– Марком Двупалым.

Бойд повесил трубку, позвонил моей маме и продиктовал адрес Марка. Спросил, будет ли она вызывать полицию. Она ответила:

– Нет, схожу к себе в бильярдную, прихвачу пару ребят покрепче и поеду за дочерью.

Она сказала, что, когда приехала по адресу, хозяйка клялась, что не знает никакого Марка, да и вообще он уже много дней не был дома.

Мама ответила: это его дело, она ищет свою дочь, а дочь ее здесь, у Марка в комнате. Хозяйка заметила, что дверь всегда заперта.

Мама ответила:

– Сегодня откроется.

Хозяйка пригрозила, что вызовет полицию, на что мама рявкнула:

– Вызывайте хоть повара, хоть пекаря, а заодно можете и гробовщика кликнуть.

Когда женщина указала на нужную квартиру, мама приказала своим помощникам:

– Ломайте. Ломайте эту сукину дверь. Там моя девочка.

В больничной палате я все думала про двух этих малолетних воришек, которые забросили сигаретные пачки в чужую машину. Владельца машины арестовали, он позвонил Бойду Пучинелли, тот позвонил маме, она позвала на помощь троих самых бесшабашных посетителей своей бильярдной.

Они взломали дверь в комнату, в которой меня удерживали. Спасли мне жизнь. Было это случайностью, совпадением, стечением обстоятельств или услышанной молитвой?

Я верю, что мои молитвы были услышаны.

Моя мать Вивиан Бакстер часто предупреждала: задавая вопрос «Как дела?», никто не хочет в ответ слышать правду. По ее словам выходило, что вопрос этот задают по всему миру на тысячах разных языков, при этом большинство людей знают, что это просто способ завести разговор. Никто не ждет настоящего ответа, никому не интересно знать, что «ох, у меня колени совсем плохие стали, а спина так болит, что хоть ложись и реви». Такой ответ – способ положить конец разговору. Положить ему конец еще до начала. Поэтому принято отвечать: «Спасибо, прекрасно, а у вас?»