Я ощутил, как кровь залила мои щёки. Мне не хотелось в это верить.
– Вы что, не видите, что она тут лежит как овощ? Не видите, что она никого не узнаёт? Не понимаете, что такое постинсультный маразм? Ей срочно нужна треклятая флешка, чтобы навести порядок в голове, – снова завёлся я.
– Мы всё прекрасно понимаем. Но вы должны принести нам решение суда о признании её недееспособной и заявление на операцию, подписанное вами. Тогда клиника прооперирует вашу бабушку. Кроме того, подчёркиваю, что даже вживление флешки может оказаться низкоэффективным, потому что деменция уже имеет место. Мы обсуждали с вами другие методы лечения…
– Они слишком дорогие для меня. А чёртова флешка будет записывать все её мысли. Сейчас она даже не может запомнить в лицо членов семьи.
– Флеш-носитель будет осуществлять резервное копирование памяти пациентки. Возможно, это улучшит ситуацию. Но стопроцентных гарантий мы вам дать не можем, – холодно отрезал хирург.
– И что мне теперь делать?
– Оформлять документы и надеяться, что вашей бабушке станет лучше.
Медики ушли.
Я убрал увядший букет из вазы и поставил на его место свежие цветы.
– Твои любимые, бабуля.
Мои слова были наполнены горьким отчаянием.
Бабушка что-то забормотала – разобрать было слишком сложно.
– Скоро тебя прооперируют, и всё будет хорошо, – сказал я, направляясь к выходу.
– Миша! – внезапно воскликнула бабуля.
Дыхание перехватило. Секунда – и я обнял бабушку, осыпал её сухие, шершавые руки поцелуями.
– Миша, я родилась человеком и умру человеком, – тихо прошептала бабуля. – И это будет очень скоро. Дай мне уйти с честью. Просто побудь рядом.
Я отскочил от её кровати. Впервые за три месяца она пришла в себя, для того чтобы сказать мне, что не готова бороться. Упрямая! Да как она не понимает? Я так хотел поговорить с ней… Но слушать такие речи не готов. Ничего, поговорю с ней позже, когда всё улажу. Я вылетел из палаты, как пушечное ядро. Пара звонков – и на завтра назначено судебное заседание. Вот что значит иметь связи в Питере 2070.
Несколько фраз, несколько купюр за оперативность. Решение о признании бабушки недееспособной уже было у меня на смартфоне, и я спешил в больницу на всех парах.
Шёл по коридору, полному боли и стерильности, когда у меня начал разрываться телефон. На экране была надпись: «Врач бабули». Комок в груди сжался. Вместо того чтобы взять трубку, я ускорил шаг. Ещё немного – и увижу пожелтевшее от времени любимое бабушкино лицо.
В залитой мягким предзакатным солнцем палате меня уже ждал хирург. Бабушки не было. Врач стал говорить что-то и трепать меня по плечу – я не слушал, а смотрел в одну точку: на жёлтые тюльпаны, гордо поднявшие свои бутоны к свету.
Лена больше всего на свете любила слова. Она жила и дышала лишь одним занятием – журналистикой. Первую свою статью для журнала «Правда» она написала ещё в школьные годы. С тех пор стук её ноготков по клавиатуре ноутбука был для неё сладостней и вожделенней звучания «Времён года» Вивальди. В свои двадцать восемь она успела поработать с разными изданиями. И вот, кажется, настал венец её карьеры. Ей предстояло взять интервью у Арсения Алексеева, престарелого главы «Лайф Фарм», накануне поглощения его компании «Флеш Индастри».
Тридцать минут на флайкаре по оживлённым воздушным дорогам Питера – и девушка оказалась на окраине, в самом престижном и экологически чистом Петродворцовом районе, который удобно расположился под белым, необъятного размера куполом. Она прошла через биометрический сканер пропускного пункта и очутилась под сводами искусственного неба с электрическим рыжеватым светилом посередине.
