Питер. Дневник - страница 3

Покружив немного по району и несколько раз уточнив по телефону, где находится и как выглядит место, которое мы ищем, зашли в небольшой закоулок. У стены был козырёк, и лестница вела вниз. Рядом – мемориальная доска Цоя. Ещё подальше компания немолодых ребят выпивала, о чём-то оживлённо разговаривая. А в глубине двора – закрытый вход в подвал под названием «Чукотка». Ещё одна бывшая котельная. Или что-то типа того. Первым делом мы спустились в «Камчатку». Она представляла собой небольшой бар-музей, посвящённый Цою, где даже стены туалета были обклеены вырезками из старых газет и фотографиями. Пиво здесь стоило 150 рублей, и я, признаюсь, не отказалась бы выпить здесь одну кружку. Всё-таки эпичное место. Маленькая барная стойка, деревянные столы, как в моём любимом баре, сцена. На стенах – фотографии, гитара Виктора, маленький телевизор, по которому крутят концерты группы «Кино». Алкоголь был у нас с собой, и мы решили пить его снаружи. Пристроились на лестнице, ведущей тут же в какой-то офис или задние помещения магазина, рядом с портретом местного героя.

Открыли вино, пиво. Разговор зашёл о том, насколько нам в Тамбове перекрыли кислород, что мы сразу кидаемся доставать паспорт и удивляемся доброжелательности продавцов. Мэр хочет сделать из нашего города образцовый, и, признаться, внешне он действительно выглядит хорошо, только вот жить в нём стало немного тревожно. Что ни праздник – всё оцеплено так, что чувствуешь себя в оккупации. Алкоголь не продают, даже пиво, и полиции вокруг больше, чем гражданских, так что хочется переждать это "народное разгулье" где-нибудь подальше. Говорили о подкупности власти и о жёсткости системы, о том, что 90% людей не понимают и не хотят понять своего положения, а остальные 10% либо забили и забухали/закурили, либо не забили и сели за абсурдно сфабрикованные дела. От этих мрачных размышлений стало грустно, но что уж тут поделаешь. Вздрогнем.

Спустя некоторое время подошли Юля с Паяльником, мы взяли ещё вина и пошли на вписку, чтобы переодеться. Наступал вечер, быстро холодало. Мою тряпочную ветровку продувало насквозь. Сверху у меня была безрукавка, телу было ещё более-менее, а вот руки, будто совсем голые, были беззащитны перед ветром. Ночью в такой одежде на питерских улицах можно дуба дать. На вписке Юля выдала нам тёплые кофты/куртки, гетры, носки, перчатки, шапки и шарфы. Мне достались гетры, перчатки без пальцев и косуха. Из зеркала на меня смотрел терминатор, осталось разве что раздобыть мотоцикл. Смешно, но именно так лет десять назад мы собрали комп. Информатик сказал нам купить дискеты, и, идя с ними из магазина, мы с одноклассницей переглянулись, и я обронила что-то вроде: «осталось только купить компьютер». Мою первую ЭВМ мы с соседом собрали из подержанных деталей через две недели. Так что чем чёрт не шутит.

Заметив мой восторг по поводу эпичного облачения, Юля сказала: «Можешь оставить, дарю. Я уже не ношу, а на тебе неплохо сидит, к тому же мне самой её отдали». Переходящая из рук в руки косуха теперь была моей «эстафетной палочкой». Я дико обрадовалась и дала себе обещание тоже передать её кому-нибудь, в свою очередь. Итак, утеплившись, мы вышли из подъезда в промозглую (с позволения сказать) северную питерскую ночь. К нашей вечерней прогулке подоспели Белоснежка с мужем, так что наша толпа была довольно многочисленна. Я уже не вспомню, куда именно мы пошли, ибо была уже довольно уставшая и точно не трезвая. Жук и Выпь чувствовали себя настолько хорошо, что с трудом сдерживали в себе всю эту радость. Помню, что сидели у какого-то памятника, играли на гитаре, фотографировались. Подсел какой-то парень, потусил с нами, ушёл. Я залипла в наушники, как говорит Выпь, «абсорбировалась от всеобщего безумия». Мне было прохладно, но терпимо. Я села на край лавочки, то и дело мне передавали бутылку с вином. Слушала музыку и думала, думала, думала. За последние сутки для этого не выдалось ни секунды, но теперь уже я не могла устоять перед этим потоком. Всё пережитое и переживаемое медленно и степенно, порционно проходит сквозь меня, если я остаюсь наедине с собой с периодичностью час через три, если грубо. Но когда не расстаёшься с людьми сутки, сутки не остаёшься один… Действуешь, участвуешь, живёшь, но не переживаешь, когда всё это внутри, не рассосавшись, требуя переваривания достигает размеров больших, чем ты рассчитан воспринять, не осознавая… тогда, хочу я того или нет, оно вламывается сквозь разговоры и смех, делая тебя более не способным поддерживать беседу, морально опасно ослабшим. Это похоже на то, как садится батарейка. И, если физически я могу долго выносить то или иное испытание, труд, нагрузки, то эмоционально я быстро иссякаю. И мне порой даже обидно за то, что мой ментальный желудок размером как у птички.