Питер верит в любовь - страница 10

– Так ты во Франции в деревне живешь?

И она туда же. Почему люди не понимают, что жить в деревне на юге Франции более престижно и статусно, чем в легендарном Париже, в Лионе, Ницце и Монпелье. Что лишь самые зажиточные французы могут себе позволить такую роскошь. А она цепляется за слово «деревня».

– Да, я из деревни. Это такое везение в жизни, что даже не стыдно в этом признаться, – с доброй насмешкой сказал я.

– Понятно. Я бы не смогла жить в деревне. В деревнях скучно, туда могут добровольно уехать жить только замкнутые зануды и старики.

– Ну спасибо.

– Ой, нет. Я не то хотела сказать, это просто стереотип такой. В общем, извини. Язык мой – враг мой!

– Язык твой – самая искренняя часть твоего тела. Извинения приняты, – улыбнулся я.

– Я тебя заинтересовала красотой, да? – как-то невзначай проронила она.

Нет, брат, она тебя заинтересовала высокоинтеллектуальными беседами, прелестью души и талантом. Давай скажи ей об этом!

– Да, ты очень похожа на Грас. Немного на Ванс и сильно на Сен-Поль. Одним словом – ты похожа на Прованс, только в тебе невозможно поселиться и жить до конца своих дней.

Язык мой – друг мой.

Я гордился собой в эту минуту, что так красочно и правдиво рассказал о своих наблюдениях.

Лучше бы ты так сценарий писал, как язык проветривал…

Но ее эти слова что-то не очень восхитили. Неужели среди ее ухажеров был поэт или еще хуже – писатель?

– Мы пришли, – вдруг сказала она, когда мы добрались почти до конца Марата и остановились у одного ничем не примечательного дома.

Соня достала из сумочки связку ключей и открыла дверь парадной.

– Только тс-с… – сказала она шепотом. – Я здесь не живу. Нам лишний шум ни к чему. Поднимайся тихо за мной.

И молча, осторожно ступая на каждую ступеньку, мы поднялись на четвертый этаж. Там Сонечка подошла к кованой двери, ведущей, по всей видимости, на самый последний этаж, и почти не дыша тихонько открыла замок.

Пропустила меня внутрь. Там, на несколько ступенек выше, была еще одна дверь. Но уже без замка! Соня пошла вперед, открыла эту дверь и впустила меня на чердак.

Большое помещение, заваленное разным барахлом, начиная со старинных деревянных шкафов и заканчивая утюгами, алюминиевыми чайниками и маленькими телевизорами. Чего там только не было… В воздухе парила пыль, стоял стойкий запах гнилых досок, сырости и ушедшей эпохи, в которой пользовались всеми этими вещами. Я чуть было не чихнул от пыли.

– Тс-с… Стас, это лестница, ведущая на крыши. Мы не будем с тобой туда подниматься, после дождя на крышах очень опасно. Много молодых парней погибло из-за самонадеянности. Ты даже не представляешь сколько. В любой другой день – пожалуйста. А сегодня я тебе только покажу Владимирский собор и вид на крыши Питера.

– Спасибо.

– Поднимайся наверх один, вдвоем мы, к сожалению, там не поместимся. Но оставайся на лестнице. Не выходи на крышу.

– Хорошо.

И я осторожно поднялся наверх. Передо мной открылся поистине изумительный вид…

– Прямо перед тобой желтое величественное здание с черными куполами – это Владимирский собор. Красиво, правда?

Я видел уже Владимирский собор много раз. Кстати, театр Ленсовета всего в двух шагах от него, но с высоты птичьего полета – это совершенно другая картина…

Золото собора сливалось с солнцем, над головой кричали чайки, а шум автомобилей доносился как будто бы из-под земли. Все дома смотрелись настолько величественно, что меня охватило чувство, словно я могу пальцем притронуться к фасадам домов и сдвинуть их с места. Я почувствовал себя самым главным зрителем Петербурга, которому выпала честь увидеть то, что, блуждая по улицам, не узреть никогда. Было ощущение, что я отдалился от города, покинул его, но в то же время стал к нему близок, как никогда. Странное чувство. Солнце припекало лицо, холодный ветер сдувал волосы с лица, а над головой летали белые чайки. Большие голосистые птицы…