Алиса быстренько привела себя в божеский вид, чтобы доктор опять не счёл нужным предложить ей материальную помощь. В таких ситуациях она ощущала себя калекой, беспомощным существом или проституткой. Ей не нравилось, когда к ней проявляют жалость. У неё в жизни всё пока не настолько плохо, чтобы просить милостыню. К тому же она для себя твёрдо решила, что если однажды ничего другого не останется, кроме как стоять с протянутой рукой, то для неё будет лучше броситься под поезд или спрыгнуть с крыши. Алиса считала, что лучше уж умереть, чем жить за счёт жалости тех, кто готов в любой момент прикрытья тобой, подставить или предать тебя. Или разбить тебе окно кирпичом с утра пораньше и обозвать тебя самыми неприличными для молодой девушки словами! Это было бы смерти подобно! А раз такая жизнь смерти подобна, то на что она вообще нужна?!
– Ну хватит. Я так совсем опоздаю!
Алиса вышла из дому и быстро зашагала в сторону больницы для душевнобольных. Это её очень смущало! Как будто её уже приговорили к лечению и смирительной рубашке…
«Интересно, – подумала она, лёжа на кровати сейчас, – а работники психушки затыкают рот своим подопечным и насилуют их? Иначе как тот, кто запустил мне кирпичом в окно, мог знать, что творится в стенах больницы? Значит, это или сам насильник, или его жертва».
– Опять!.. Уймись! – сказала себе девушка и уставилась в потолок на пару минут.
Потом Алиса продолжила вспоминать вчерашний день. На улице тогда было душно от смога с фабрик и, как ни странно, прохладно и немного ветрено. В такие дни, когда выходишь из дому, хочется прижать к себе руки, а потом растереть ими тело, прогнать мурашки.
Улицы были серыми – все как одна. А вода на тротуаре после дождя казалась жёлтой в такой атмосфере. Отвратительное сочетание!
За квартал до больницы Алиса встретила превесёлую компанию. Один из местных пьяниц стал приставать к ней с неприятными распросами: «Чё ты ткая зжатаа… Где твой парэнь?..» Она уже хотела позвать полицию, но друг того пьяницы дал ему оплеуху и повёл дальше по улице со словами: «Зачем ты столько пьёшь? Ты же контроль над собой полностью теряешь! Становишься хуже животного. Это была девчонка! Ты приставал к девочке, а не к шлюхе!»
«Хороший человек, – подумала Алиса. – Что же заставляет хороших людей так опускаться? Отчаяние, горе, неразделённая любовь? Надеюсь, что он пьёт не от безделья! Хороший мужчина».
Ещё на этих серых улочках выделялись проститутки. Они были словно попугаи. И все – разные. Платья с пышной юбкой, с юбкой-карандашом, зелёное одеяние, красное, шляпка с цветами, шляпка с вуалью… Это, конечно, было красиво, и Алиса не отказалась бы от подобных нарядов, но как было бы сложно их носить! Постоянно следить за тем, чтобы шлейф не запачкался и не порвался, выворачивать ноги на каблуках, каждые пятнадцать минут выходить «пудриться» (приспустить корсет и подышать хоть немного). Нет. Ей вполне хватало своего свободного бледно-синего платьица с белым фартуком, в котором имелись глубокие карманы, и простых удобных туфелек из чёрной кожи с каблучком в пять сантиметров. И корсет ей не нужен – жир из воздуха не появляется.
В больнице для душевнобольных, которая, казалось, целиком (включая персонал) состоит из некачественного белого потрескавшегося кафеля, который моют раз в год, Алисе сразу же бросался в нос запах лекарств.
Кабинет доктора Шортнера находился на третьем этаже и был такой же серый, как и улицы города. Старые коричневые обои с золочёной гравировкой, казалось, вот-вот отлипнут от стен. У него на столе было много всяких безделушек, детских поделок и рисунков. Посреди комнаты находились две достойные вещи: очень удобная кушетка для пациентов и роскошное кожаное кресло для самого доктора. У одной из стен стоял столик, на нём – графин с водой, но без стаканов. Алиса всегда подозревала, что это, скорее всего, какой-то сорт белого рома, порции которого, судя по запаху, Шортнер время от времени заливал в себя, но не часто и не помногу. В углу стоял усеянный пылью книжный шкаф. На его полках в некоторых местах виднелись следы того, что книгу недавно вытаскивали.
