Плач богов - страница 21
Можно подумать, Лили озвучивала вслух большую часть мыслей как самой Эвы, так и её родных, включая всех сестричек Клеменс. И всё же, немолодая и явно опытная в таких вопросах служанка, хотя бы говорила всё как есть, не особо подбирая слова с выражениями и не скрывая свои реальные мысли за учтивыми улыбочками или корректными замечаниями.
«А ведь я попала в дом дяди Джерома далеко не зашуганной дикой зверушкой.» - горькие думы, подобно едким каплям растворителя, разъедали стушевавшееся сознание необратимой обреченностью перед безапелляционной истиной жизни. Желания возразить всезнающей камеристке вообще не возникало, не смотря на кое-какие внутренние несогласия с некоторыми утверждениями более старшей и куда опытной женщины.
Но даже если и ставить акцент на крайней прямолинейности Лилиан, в любом случае, да и практически всегда, она оставалась единственным в доме Клеменсов человеком, с кем Эвелин не боялась говорить о том, что думала, или делать что-то не так, как принято в обществе. Ибо всё, что слетало с губ Лили произносилось вовсе не со зла. Той просто хотелось, чтобы её подопечная в коем-то веке встрепенулась, повыше приподняв свою очаровательную головку, и расправила точёные плечики, дабы наконец-то показать всему миру – что Эвелин Клементина Вудвилл-Лейн не только способна, но и даже достойна носить королевский титул вместе с царской диадемой. Ведь для всех дуэний и гувернанток главным приоритетом в работе считалось вывести в свет настоящих леди, за которых ни перед кем не придётся краснеть. Чьи утончённые манеры, безупречное поведение и обворожительная способность излагать свои мысли, говорят сами за себя. А гарантированный успех любой дебютантки – наивысшая награда для всех её воспитателей и репетиторов.
Только вот у Эвы всё случилось с точностью наоборот, словно заведомо пошло по совершенно противоположному сценарию.
- Никогда не понимала (и, скорее, уже никогда и не пойму) смысла фразы «Женщина обязана удачно выйти замуж, а до этого сделать всё возможное, чтобы найти себе достойную партию»! Прямо какое-то единственное в своём роде великое достижение в её жизни. Будто без всего этого её существование станет неполноценным и бессмысленным.
- А вы предпочитаете нести на себе позорное клеймо старой девы до конца своих дней? – почти бесцветная, рыжевато-бежевая бровь служанки насмешливо изогнулась вверх.
Хотя Лили и без того прекрасно понимала, что для Эвелин подобное «оскорбление» самое безобидное из всех тех, что той приходилось когда-либо слышать в свой адрес.
- Я лучше останусь старой девой до конца своей жизни, чем выйду замуж за абсолютно незнакомого мне человека, который решится взять меня в жёны либо из жалости, либо за неимением лучшего варианта.
- Вы убеждены, что на вас могут жениться только из жалости?! – похоже, для служанки слова ещё в сущности наивного ребёнка прозвучали шокирующим откровением.
- Ты же сама сравнила меня с зашуганной зверушкой, дрожащей осиновым листиком при виде собственной тени. Что ещё, кроме жалости, я могу вызывать у не знающих меня людей?
- Ну… ежели вы так думаете, то как же иначе? Тот, кто постоянно себя жалеет и плачется, иных о себе впечатлений на других и не произведёт. – немолодая женщина явно говорила с иронией, словно подначивая наконец-то подошедшую к умывальнику юную упрямицу. – Мыло… мыло берите. Отмоете руки, снимем корсаж и рукава, чтобы хорошенечко вымыли лицо, шею и декольте. – Лилиан начала сливать воду из кувшина над протянутыми ладошками Эвелин, не забывая при этом поддерживать самую важную, по её мнению, тему разговора. – И если желаете знать моё мнение, мэм, то я почему-то очень редко вижу вас зашуганной зверушкой, особенно, когда мы остаёмся с вами наедине. И именно со мной вам ничего не мешает говорить вполне складные вещи, а иногда даже и что-то близкое к умным высказываниям. Вот почему вы не ведёте себя так же на людях? Сразу же тушуетесь, поникаете глазами долу и будто пытаетесь превратиться в невидимую тень. Словно и впрямь кто-то вас подменяет таки до полной неузнаваемости.