Плач морской чайки - страница 3

                   -2-

К слову сказать, жили мы в каменном доме на Чортоскубовой стороне. Дом был сложен из «семерика», и он стоит до сих пор и будет стоять еще столько же и еще раз по столько. Дом состоял из двух комнат и сеней. В одной мы спали на лежанке, там же стоял стол, за которым собиралась наша семья за обедом, в дальней, от входных дверей по ходу была спальня родителей. Собираясь за обедом в большой комнате, мы сидели на лавке вдоль стены, напротив, за столом, сидели родители. В углу был установлен «мыснык», в котором была собрана посуда, завешенный шторкой. Вдоль противоположной стороны комнаты стояла русская печь или по нашему «пичь», с лежанкой. Стол, во время обеда, венчал казанок, в котором находилось кушанье, и каждому из нас принадлежала деревянная ложка. Ели все прямо оттуда и не дай Бог, чтобы кто-то посмел стянуть какой-нибудь кусок от противоположного борта казанка, сразу мог получить деревянной ложкой по лбу, что сопровождалось батьковой фразой:

–Ешь возле себя.

Этот неписаный закон мы знали и старались его соблюдать, так как опасались последствий.

В сенях в холодное время года могла жить корова с теленком, или само теля, если было уже достаточно большим, чтобы обходиться без мамки, и в мои обязанности входило уносить из-под них все их испражнения, которые они производили в достаточном количестве. Ко всему мне нужно было успеть подставить под них ведро, чтобы они окончательно не загадили сени (или по нашему «сины»). При этом стоит напомнить читателю, что у меня уже был младший брат, который на звук журчания, мог и проснуться, от чего я мог схлопотать и оплеух.

Вот в таких нехитрых условиях и жила наша семья, они ничем не отличались от условий других семей в нашем поселке и являлись условиями привычными. Таков был уклад жизни того времени.

Как–то в один из дней осени, моя мама предложила перевести телку в дом, иначе, не дай бог ее украдут. А сказать по правде, воровство в то время процветало, как процветает оно сейчас и, судя по всему, процветать будет на наших просторах еще очень продолжительное время.       Батько на ее слова ответил:

–Будеть весть по слободе, что начали красть, так переведем.

–Ну добре, ответила мать.

И этой же ночью нашу телку украли.

К слову о ворах. Крали, как правило, заезжие. И не дай бог, им было пойматься нашим сельчанам. Правосудие чинили по месту. В этой связи хочу вспомнить нашего односельчанина Фетиса, то ли это имя было, то ли прозвище, не могу сказать, однако он был очень злой дядька. И если ловили вора, то его вязали и чинили самосуд. Этот Фетис шел со двора со словами :

–Йду вора быты,

И возвращался он только вечером, уже удовлетворенный, задумчивый, занятый своими мыслями.

Какова судьба была тех воров, история умалчивает, однако, вряд ли их лишали жизни, скорее всего после всех экзекуций их отпускали, и я очень сомневаюсь, что им, в последствии, приходила в голову мысль, о том, чтобы красть в этом селе в дальнейшем. Это был грубый, однако действенный метод, который приносил свои результаты.

Часто нас, пацанов, взрослые брали на рыбалку. Ловили они рыбу, как правило, драчкой, то есть обсыпали сетями по кругу море, начиная от берега, и после этого, с берега вытягивали сети уже с уловом. Улов распределяли между всеми рыбаками бригады по жребию. Если артель была колхозная, то улов принадлежал колхозу и распределялся по решению бригадира колхозу и небольшими хватками для членов артели. Хватки распределяли следующим образом: раскладывали рыбу примерно поровну, на число куч, соответствующее числу рыбаков, после чего одного из рыбаков отворачивали спиной, и поочередно указывая на кучи рыбы, он называл их обладателя. Отворачивали спиной от улова по очереди всех рыбаков. Мужики смеялись меж собою, что когда отворачивали Петра-скупого, рыбака с Той стороны, и указывали на первую кучу, он всегда начинал с себя, и на вопрос: