Читать онлайн Александр Маханько - Пламенеющие храмы

Александр Маханько

Пламенеющие

Роман

Памяти Петрова Константина Павловича и Задорнова Михаила Николаевича посвящается

Тюмень

АО «Тюменский дом печати»

УДК 00

ББК 00

М00

ISBN

Маханько А.Н.

«Пламенеющие храмы» – Тюмень: АО «Тюменский дом печати», 2022. – 320 с.

© Маханько А.Н., 2022

© АО «Тюменский дом печати», 2022

Предисловие автора.

Приветствую тебя, уважаемый читатель! В своё время, беря для прочтения новую книгу, я честно пытался начинать читать её с предисловия. Однако довольно скоро я оставил эту затею. Какой бы интересной и захватывающей не была сама книга, несколько страниц сухого, монотонного текста предисловия, набранного мелким курсивом, напрочь отбивали охоту его читать. Что касается этой книги, которую ты держишь сейчас в руках, можно было бы вообще обойтись без предисловия. Однако правила хорошего издательского тона настаивают на обратном. Не буду с этим спорить, но постараюсь сделать это своё предисловие максимально коротким и информативным, дабы ты, читатель, заранее мог себе представить, что ждёт тебя на страницах романа, и решить для себя, стоит ли тратить своё драгоценное время на его прочтение.

Описываемые в романе действия разворачиваются в центре Европы в начале XVI века. В основе повествования лежат события, известные всем из школьных учебников истории: рождение новых идей и их борьба за существование, ставшая началом движения Реформации. Главные герои – личности более чем реальные. Их имена настолько прочно вписаны в европейскую историю, что даже по прошествии пятисот лет находятся на слуху и вряд ли скоро забудутся. Не стоит думать, что те далёкие времена, отмечаемые в учебниках как «средневековье» – это период мрака и застоя в жизни отдельных людей и общества в целом. Напротив, шестнадцатый век в Европе – время удивительное, дерзкое и революционное, время духовного подъёма и возрождения. Однако этот роман не просто изложение исторических событий и описание жизни замечательных людей, хотя всё это безусловно здесь присутствует. На страницах своего романа я попытался рассмотреть некоторые общеизвестные и на первый взгляд никак не связанные между собой события несколько с иной точки зрения и, исследуя этот калейдоскоп, обнаружил немало интересного. Дав же волю воображению и применив методы логики и математики (да простят меня гуманитарии) я смог, как мне показалось, подобраться к причинам этих событий, а также предугадать события, не оставившие своего следа в документах и летописях. Открывшаяся картина во многом удивила меня. Свои открытия я попытался вынести на эти страницы, чтобы поделиться ими с тобой, читатель. Насколько хорошо мне это удалось судить тебе. Однако даже эти открытия в романе не главное. Но что же тогда? Главное – это люди и то, что сделало их героями своего времени – незаурядный талант, самоотверженность, пытливый и стремительный ум, мятежный, неспокойный дух, отчаянная смелость и бесконечная вера в Бога. Как я уже упоминал, все главные герои романа – люди реальные, чьи имена слишком хорошо известны не только учёным и любителям истории, но и людям, далёким от исторической науки. Все же другие – персонажи скорее вероятные, поскольку документальные источники не сохранили их имён. Определить тех и других на страницах романа внимательному читательскому глазу не составит большого труда.

Также должен предупредить, что в романе нет (ну или почти нет) историй о любви и пылких чувствах. Уже вижу, как все женщины сказали «Фи!» и отложили эту книгу подальше. Что поделаешь, героям романа (и это тоже исторический факт) куда как ближе была суровая аскеза, нежели поиски нежности. Единственная страсть, которая была им известна и которой они целиком посвятили свои жизни – поиск истины. Ни много, ни мало. Какими путями они к ней добирались, что претерпели и к чему в итоге пришли и есть сюжет этого романа. Также может показаться, что данное повествование слишком уж насыщено религиозной фразеологией. Да, пожалуй с точки зрения читателя нынешнего века, это так. Некоторые обороты речи героев сегодня слышатся и архаически, и экстремистски одновременно. Однако смею предположить, что в те далёкие годы эти обороты звучали вполне естественно, тем более в устах наших героев.

Если всё сказанное выше не показалось тебе скучным, то книга, которую ты держишь сейчас в руках, будет тебе интересна. Не смею более занимать твоё время. Приятного чтения.

Маханъко Александр

Лучше невежество верующего, чем дерзость мудрствующего. Ж. Кальвин

Сильнее всего ненавистен верующему не свободный ум, а новый ум, обладающий новой верой. Ф. Ницше

Октябрь 1942 г.

Верхняя Савойя, Франция

Очередной осенний день клонился к закату. Усталое солнце, цепляясь лучами за вершины зеленых гор, торопилось поскорее спрятаться на западе. Напряженный, насыщенный событиями и волнениями день спешили сменить серые сумерки, вползающие в долины вслед за исчезающими лучами света. Вместе с сумерками в долины, почти в каждый дом, в почти каждое сердце их обитателей змеей вползала неуверенность, какая-то смутная тревога. Непростой, ох какой непростой день, наконец-то закончился. День, терзающий жестокой необходимостью делать выбор между человеческим достоинством и страхом потерять. Потерять свой привычный уклад, свой дом, своих близких и, наконец, свою жизнь. С наступлением вечерних сумерек в глубине души затепливалась, было, радость, что этот неприятный и даже страшный день наконец-то закончился. Всё, что заставляло прятать глаза и понуро опускать голову, всё уже в прошлом. Оно не повторится и забудется как дурной сон. Эти ненавидящие тебя глаза, зловещие отблески на вороненых стволах, осаждающие, похожие на лай, окрики и вынужденность им всецело подчиняться.

Но по окончании дня едва возникшее, было, облегчение, сменяется тревожностью и вполне осознанным предчувствием, что завтра все это снова повторится и если день сегодняшний ты смог пережить, то завтра можешь и не выстоять. И эта недвусмысленность медленно разъедает твою душу, как щелочь. Кого-то она съедает наверняка, обращая в безликого раба. Кто-то отказывается с этим мириться, сопротивляясь всей своей человеческой сутью. Среди остальных таких было немного, но сдаваться, подчиняясь «новому порядку», они не желали. Этих людей называли «maquis»^>1.

Где-то в местечке не то в Монтье, не то в Ба-Морнэ в один из дней в двери неприметного дома постучал благообразного вида немолодой господин. На вид ему было никак не меньше пятидесяти. Дверь приоткрылась.

– Это вы, Моро? Входите скорее! – впустивший, из глубины прихожей, зорко осмотрел улицу за спиной гостя после чего дверь затворилась.

– Так точно, командир! Прибыл по вашему зову, как только смог.

– Не называйте меня командиром, Моро, прошу вас. Вы же умный человек, должны понимать, чем может закончиться любая, даже самая элементарная небрежность. Называйте меня по имени.

– Да, конечно, Ален. Прошу простить старика.

– Как добрались?

– Думаю, вполне успешно, дорогой мой Ален. Ничего особенного за собой не приметил. На днях получил ваше послание. И как по заказу декан колледжа, где я имею честь преподавать, мсье Жермон вознамерился отправить кого-нибудь по окрестным хозяйствам закупить провианта. Я для вида, конечно, отказывался, но он настоял. Снабдил средствами на проезд и настоящим «аусвайсом». Вот, взгляните.

Аккуратно развернув, Ален изучил потертый листок бумаги.

– Что ж, очень хорошо. Теперь вы вольны передвигаться по округу еще как минимум дней десять. Попробуем это использовать. Но вызвал я вас совсем по другому делу. Если не ошибаюсь, вы профессор истории?

– Да, если можно так выразиться. Я преподавал на кафедре университета в Страсбурге, пока туда не пришли боши. Боже мой, кажется, что это было так давно.

– А как вы оказались в наших краях?

– Как оказался? В тот день, когда они заявились во Францию со своим «новым порядком» я был в Париже, гостил у своего давнего друга, он тоже преподает. Вернее, преподавал в Сорбонне, что с ним сейчас, я не знаю. После того, как де Голль оставил Париж, я сперва перебрался в Лион, но в конце концов оказался в этих краях. Нашел себе местечко в Аннемас-се, здесь и остался.

– А почему же не уехали за границу, как …

– Как все порядочные люди? Вы это хотели сказать, верно? Я думал уехать. Но кем бы я там был? Одним из многих и по сути никем. Я решил остаться во Франции. Здесь я еще могу как-то пригодиться. Вы, кстати, обратились ко мне как к профессору истории.

– Да, Моро. Именно потому, что вы знаете историю мы бы хотели посоветоваться с вами в одном деликатном деле …

Они долго совещались, сидя за столом в маленькой комнатке на втором этаже. Слушая профессора, Ален иногда поглядывал в окно, выходящее на одну из улиц. Там было спокойно.

– Ну что ж, теперь все как будто ясно. Вы уверены, что справитесь?

– Не извольте сомневаться. Это дело мне по зубам.

– Кого думаете взять в помощь?

– Есть у меня на примете один малый. Мой студент Шарль Паскуа. Надежный парень и весьма толковый. Родом он из Прованса, сюда приехал с родителями перед самой войной.

– Что ж, дорогой Моро, цена ошибки вам известна. Теперь все зависит от вас, и да поможет вам Бог!

Несколькими днями позже, ранним утром по улицам Аннемасса шли благообразного вида почтенный господин, впрочем уже известный нам, в компании одного молодого человека. Не смотря на ранний час выглядели они бодро и немного взволнованно. Стараясь ничем не привлекать внимания, они шагали по мостовым и негромко беседовали.

– Профессор, а почему вы назвали его первой жертвой фашизма? Ведь это было так давно, еще до Гитлера.

– Давай попробуем разобраться. И начнем с самого начала. Скажи, дорогой Шарль, что такое фашизм по твоему разумению?

– Наверное, это когда одни, используя свою силу, начинают подавлять других, более слабых. А всех недовольных расстреливают, бросают в тюрьмы, держат в концлагерях.

– Ну, дорогой мой, это еще не фашизм. Вернее, далеко не фашизм. Это всего лишь установление и распространение власти одних над другими. Это происходило у всех народов и во все времена, происходит и сейчас. В этом нет ничего нового. Тогда ответь мне на такой вопрос. Почему одни вдруг решили подавлять других?

– Наверное, чтобы захватить и присвоить себе их землю и богатства. И заставить их работать на себя.

– Пожалуй так. То есть в основе всех притязаний доминирует материальная сторона дела. Можно захватить и подчинить целые страны, перебить всех недовольных, но это еще не будет фашизмом.

– А что же тогда фашизм?

– Ложь, ставшая идеей. Идеей превосходства одних людей над другими. Идеей о том, что вот такое предложенное положение вещей и устройство мира и общества и есть единственное и наиболее правильное. Араз оно самое правильное, то всё остальное a priori уже неверно и должно быть отвергнуто. Пусть даже для этого торжества правильности нужно кого-то убить или упрятать в темницу. Причем этот способ воплощения органично вплетен в саму идею, является частью ее сути. Но давай-ка, Шарль, не будем так бежать, иначе мы привлечем к себе ненужное внимание, да и я едва за тобой поспеваю.

Они непроизвольно сбавили шаг и продолжили свой путь в более непринужденной манере.

– Спасибо, дорогой Шарль, так-то лучше. До колледжа нам еще не менее получаса ходьбы и, если ты не возражаешь, мы можем занять это время какой-нибудь беседой.